Веда выпрямилась и стала рыться в сумочке в поисках еще одной сигареты, щелкнула зажигалкой и закурила, глядя в монитор и явно не желая прерывать рассказ.

— Хорошо, что его зовут не Лазо, иначе он наверняка воскреснет как библейский Лазарь после того, как я его прикончу. Но пусть зовется Лазо, может, так лучше, возможно, лучше пока не вдаваться в подробности того, кто он на самом деле, потому что, кто знает, что случится завтра. Итак, этот Лазо входит ко мне в контору и говорит, ты хочешь работать на меня? Спрашивает так.

Я бы соврал, если бы сказал, что до этого не знал Лазо, знал, если не напрямую (хотя я несколько раз оказывал ему небольшие юридические услуги), то, по крайней мере, по квартальным сплетням, которые переросли в сплетни в масштабах всего города, а потом и всей страны. Во всяком случае, то, что Лазо тебя спрашивает, хочешь ли ты быть его человеком, для большинства людей в маленьком несчастном сообществе, в котором мы жили, имело двоякое значение: первое, что ты выиграл в лотерею, а второе, что ты вляпался в то, из чего не выбраться до конца жизни. Но человек, который хочет подняться выше среднего, о втором часто не думает, особенно в наше время.

Лазо, продолжил Божо, был известен прежде всего тем, что о нем ничего не было известно; ни откуда он пришел, ни куда идет. Ходили слухи, что он из семьи местных представителей в иностранной компании с государственным капиталом.

Времена изменились, страна исчезла, а капитал остался, но спрятался. Исчезли и все члены семейства Лазо, однако лет через пять-шесть неведомо откуда появился он и стал покупать небольшие предприятия, земельные участки, всякую недвижимость. Он хорошо платил, и поэтому его никто ни о чем не спрашивал: ни наемные рабочие, ни мелкие начальники, ни крупные политики. В основном все были довольны, кроме меня. Я не хотел быть чьим-либо человеком, и тем более человеком того, про которого неизвестно, ни куда он идет, ни откуда пришел. Но характер моей работы таков, что со многим приходится соглашаться в интересах будущего.

Будь моим человеком в моем случае значило гораздо больше, чем я мог себе представить. Это означало не просто продать душу дьяволу, а гораздо больше — самому стать дьяволом или хотя бы одним из его помощников.

Другими словами, это означало, сказал Божо, что он, Божо, должен был стать его представителем и посредником в некоторых финансовых транзакциях. Таким образом, будь моим человеком означало быть посредником между ним и судьями, нотариусами, врачами, крестьянами с собственностью, вдовами с наследством, детьми богатых родителей, спекулянтами землей, концессионерами озер и рек, контрабандистами текстиля и торговцами людьми, распорядителями государственного капитала, иностранными инвесторами.

А почему именно я?

Потому что, как сказал Божо, его скромность часто ошибочно воспринималась как глупость, а честность, которая его украшала, означала, что в его биографии не было никаких пятен, что давало ему благоприятные возможности, не вызывая ничьих подозрений, заключать некоторые сделки. Он прикрывал бы Лазо, и тому не о чем было бы беспокоиться.

Я не могу, сказал Божо, и даже если бы мог, не хочу.

После этого в жизни Божо многое пошло наперекосяк, клиентов стало меньше, а приходящие в основном требовали у него погасить старые долги. Небольшие повышения цен в повседневной жизни медленно подвели его к существованию на грани голода, но тем не менее Божо не связывал эту ситуацию с Лазо.

— Тут середины не бывает, — объяснили Божо другие его люди, — человек либо с Лазо, либо против него, а если против него, то ему не позавидуешь, у него начинается трудный период в жизни.

Вот такой трудный период начался у Божо. И ему пришлось согласиться.

Когда Божо стал членом команды, его финансовое положение улучшилось, но от крайней нервозности умерли несколько его ближайших сотрудников. Нервозность в основном настигала их на дороге. Полиция и судебные органы, неспособные интерпретировать события иначе, как несчастные случаи, сдавали такие дела в архив. Божо работал, в финансовом отношении ему становилось все лучше, а душевно все хуже, пока однажды…

Пока однажды, — продолжила Веда, от которой пахло алкоголем и сигаретами, и которая тем временем начала смешивать алкоголь с некоторыми антидепрессантами, которые она вынула из своей маленькой сумочки, — пока однажды в дверь моих родителей, у которых была собственность на том месте, где сейчас находится этот магазин, пока однажды в дверь не постучал лично Божо.

Должна признать, что он произвел на меня приятное впечатление, элегантный мужчина с подстриженной по последней моде бородкой, с портфелем в руках, как в кино. И как такому не поверить, на него молиться хочется. А Божо, когда он пришел, представился адвокатом инвестора, заинтересованного в покупке дома моих родителей, за что они будут щедро вознаграждены. Как ты можешь догадаться, мои не заинтересовались, учитывая, что дом, хоть и разваливавшийся на глазах, достался нам от дедушки и прадедушки, но был записан на мое имя, а у меня были длинные волосы и короткий ум. Поэтому, как только я увидела инвестора Лазо, я растаяла сразу. Какой мужчина! Как красиво он говорил: хочешь, по-французски, хочешь, по-английски, хочешь, по-албански или по-турецки — все, что душе угодно. Кроме того, он несколько раз приглашал меня поужинать, после чего я согласилась выйти за него замуж и вместе строить нашу империю.

— Вскоре империя, — продолжал Божо, тем временем севший на пол, — оказалась величайшей ложью в истории наших двух несчастных жизней. Веду стали оскорблять и унижать с того самого дня, когда она подписала все документы, а меня уволили за ненадобностью.

Потом они вместе заговорили о мести, но я не буду пересказывать их слова, а прочитаю небольшой монолог о мести, который касается не только их, но и меня.

О мести

Существует бесчисленное множество философских трудов и памфлетов, в которых написано, что месть — самое уродливое явление в жизни человека. Считается, что месть, якобы, чужда христианскому вероучению, и если вдруг у кого появится желание ответить обидчику, то нужно его подавить и подставить другую щеку. Государство же в свою очередь утверждает, что не надо ни мстить, ни подставлять другую щеку, а полагаться на юридическую систему государства, которая законным образом накажет