– Я уберусь с твоей дороги. Через тридцать минут, – сказал он глуховатым голосом, словно пережитое крушение не очень повредило его связки. – Буду признателен, если просемафоришь мне доброго пути.

Он развернулся. И поступил так, как сказал. Уходил из ее жизни. Навсегда.

– Подожди. – Еще один взгляд. Ее рука сжалась над грудью. Он остановился, но не обернулся. – Мне надо кое-что сказать тебе, пока ты не уехал.

Всего лишь равнодушно кивнул. Она не видела выражения его лица, но поза была столь напряженна, что казалось, он готов разорваться пополам.

– Благодарю тебя. За все.

Должно быть, ее голос прозвучал как-то особенно, потому что он тут же развернулся к ней. Темные глаза впились в нее долгим изучающим взглядом.

– Ты заболела? Поэтому?

Слабая улыбка тронула ее губы. Он верно ухватил суть дела.

– Сама не знаю. Пока.

Его плечи расслабленно ссутулились в сочувствии, но выражение лица осталось мрачным. Выдавил деревянным голосом:

– Что-то еще?

Она качнула головой. Еще я люблю тебя, и ты, возможно, поймешь, почему я однажды приняла такое решение.

Он покачал головой и возобновил свой путь.

Оливия не стала ему перечить. Уселась на балконе и тупо смотрела просохшими глазами на долину реки Деруэнт, пока не услышала звук отъезжающей машины Джетта. Взял напрокат. После чего захлопотала. Сняла постельное белье с кровати, сменила полотенца. Никаких сувениров.

Через час в ее телефоне зазвенели веселые позывные Бри. Она выключила безделушку, упрятала на дно сумочки и продолжила заниматься хозяйством.

Она позвонит Бри завтра. Объяснит. Пусть поймет ее. Затем выведет из гавани «Грядущую зарю» и, быть может, переночует под звездным небом на воде. Они с мамой, бывало, так и делали. И после ее смерти она тоже провела ночь под куполом неба.

Ее жесткий рабочий настрой продержался вплоть до томительно тягучей сиесты, пока она не обнаружила под подушкой у самого края дивана его любимый джемпер. Болезненно сжались легкие, и она осела на пол, вспоминая, как согревал ее этот мягкий кашемир, когда он прижимал ее к своей груди. Пару дней назад. Вечерами уже прохладно. Она зарылась носом в складки ткани, и ее шлюзы прорвало.

* * *

Джетт запарковал арендованную штучку на подъездной дороге в полпути от Оливии, заглушил мотор. Отсюда уже видно ее машину, значит, все еще дома. И если ей вздумается уехать, она никак не минует его пост. Пусть попробует объехать.

И никто из них никуда не уедет, пока она не расскажет ему все до конца.

Он уже съездил к единственной персоне, к которой мог обратиться за советом.

Брианна сердечно обняла его, приказала сидеть на месте и угостила свежезаваренным чаем с шиповником. Он пил, она говорила.

– Я обещала не рассказывать, но неужели ты сам не задумался, почему Ливви так завелась? Почему ей непременно хотелось все успеть, не загадывая на завтра? Каким образом удавалось учиться, работать, заниматься благотворительностью и проектировать приют? Почему она оттолкнула тебя вопреки тому, что ты понял по ее глазам?

И он припомнил, как она выглядела в новогоднее утро, когда они занимались любовью на обеденном столе в отеле. От нее исходила такая энергия, словно она желала впитать в себя целую жизнь за эти несколько безумных мгновений.

Он нашел ответ на свой вопрос. И словно земля ушла из-под ног.

– Она умирает.

– Нет.

Брианна улыбнулась, но глаза ее остались серьезными. То есть он немного угадал.

– Я чего-то недопонял, если так. Ее мать, история ее семьи.

– Возвращайся. Разговори ее сам.

* * *

Оливия не слышала, как он вошел. И не видела его, пока не присел рядом с ней на пол, возле полупустой упаковки салфеток.

– Оливия.

Его голос – безмятежный океан. Она мельком глянула в его глаза, темные, штормящие, и снова опустила голову, сминая в руках его джемпер.

– Как ты пробрался в дом?

– Брианна дала мне свой ключ.

Она украдкой отерла мокрые щеки.

– Она рассказала тебе. Она же обещала.

– Ничего она не рассказала, – тихо возразил он. – Она дала мне свой ключ, чтобы ты сама мне все сказала.

Она закрыла глаза.

– Почему ты вернулся?

– Некоторые сокровища стоят того, как и некоторые беды. Между тем иногда нет никакой разницы.

– Это совсем не беда.

– Позволь мне самому решать, куда мне предпочтительнее ввязаться. Нравится тебе или нет, но это моя забота. Потому что я люблю тебя. И буду любить всегда. Что бы ни случилось.

Слезы, накипевшие на сердце, проступили в ее глазах.

– Тебе не надо так.

Он придвинулся ближе, их плечи соприкоснулись.

– Просто ответь мне. Ты любишь меня?

Она уже не могла перечить сердцу.

– Да. Я люблю тебя. – Она вздохнула, словно истощив все свои душевные силы. – Но это не имеет значения.

– Ошибаешься. Имеет. Ну-ка, посмотри на меня. – Он подвел палец под ее подбородок и развернул к себе, чтобы она увидела искренность в его глазах. Отвел волосы с ее лица и сказал: – Не важно, сумею ли я вздохнуть, гораздо важнее иное. Ты раньше доверяла мне. Веришь ли ты мне по-прежнему?

– Да… но это – ино…

Он прижал палец к ее губам.

– Никаких но. Обещаю, утром все еще буду здесь. И на следующей неделе. И в следующем году. Долго. Пока ты любишь меня.

– Я всегда буду любить тебя, Джетт. Но не знаю, как долго продлится «всегда». – Она отвернулась. – С такой девушкой, как я, нельзя заключать долгосрочных контрактов.

– Ты моя девушка. Кто знает, сколько нам отпущено? Завтра нас может смыть. Поговори со мной, милая.

– Я жду, пока придут результаты кое-каких тестов.

– И?..

– И женщины в моем роду всегда были носителями мутированного гена. Тест покажет, есть ли у меня что-то подобное. – Она закусила губу. – Я боюсь.

– Бояться – это нормально. – Он обнял ее. Так тепло и спокойно, словно под уютным одеялом. – Я и сам боюсь. Значит, нам предстоит разобраться с этим вместе. Ты крепкая, жизнерадостная, внушительно уравновешенная. Мы пробьемся, как бы ты ни пыталась исключить меня из рядов тех, кто борется с подобным недугом. Кроме того, ты далеко не эгоистка, я таких еще не встречал.

Она покачала головой:

– Не так уж и альтруистка. Разнообразила свою жизнь работой и благотворительностью. Это отвлекало от проблем, как и все остальное.