Мне нужно было на что-то отвлечься. Я вспомнила о письме Амброзии и пошла взять нож для вскрытия конвертов из конторки под окном. По пути я снова посмотрела в окно и увидела не две, а три фигуры.

По другую сторону стены стоял мужчина, заглядывавший во двор, и Элиза оберегающим жестом положила руку на плечо Шарлотты. Меня охватил ужас, но прежде чем броситься вниз, я обратила внимание на лицо незнакомца. Его выражение было не свирепым или злорадным, а умоляющим. Его рыжие волосы выбивались из-под черной кепки, кожа была мучнисто-бледной, а ветхое пальто – слишком тонким для февральской погоды. Скорее всего, это был нищий, потому что Элиза качала головой в знак отказа. На меня снова нахлынула паника, когда я представила, как он достает нож или пистолет. Я побежала вниз, на ходу перебирая ужасные возможности: он прострелит им головы или порежет на куски и оставит истекать кровью в грязи. Оказавшись на кухне, я понеслась к выходу, толкнув Марию, месившую тесто в кадке на столе.

– Мадам! – воскликнула она, но я уже распахнула дверь.

Три лица одновременно повернулись ко мне.

– Шарлотта, – медленно и раздельно сказала я, словно обращаясь к испуганной лошади. – Немедленно иди ко мне.

Мое дыхание облачками пара вылетало изо рта. Девочка посмотрела на свою няню, которая сразу же кивнула, и послушно направилась ко мне. Мария наблюдала за нами из дверного проема, держа в руках тяжелую скалку, как оружие.

– Элиза, кто этот мужчина?

Ее голос был слабым и напуганным.

– Это мой брат, мадам.

– Твой брат?

Я рассмотрела то немногое, что могла видеть над его грязной шеей. Его волосы были значительно светлее, чем у сестры, но такой же широкий рот и высокие скулы. Если приглядеться, волосы Элизы на просвет казались темно-рыжими, как печеные каштановые орехи. Мы разглядывали друг друга с расстояния в двенадцать ярдов, пока Элиза стояла между нами.

– Отстань, Нед, – наконец сказала она. – Иди своей дорогой.

Он кивнул, почесал затылок, бросил последний взгляд на меня и исчез за стеной, как будто за ним захлопнулась крышка люка. Должно быть, он встал на что-то, чтобы заглянуть за шестифутовую стену, чтобы люди, проходившие мимо, не могли давать волю своему любопытству и наблюдать, что творится на дворе.

– Мы не принимаем посторонних в этом доме, – заявила я, когда мы все собрались на кухне, а дверь была надежно заперта. Я побелела от ярости.

– Я не приглашала его, мадам, – сказала девушка.

– Тогда почему он явился сюда?

– Кто? – Агнесс вошла с ведерком спитых чайных листьев для чистки ковра и поставила его на стол. Скалка со стуком упала на пол, и Мария грузно наклонилась, чтобы поднять ее.

– Не знаю, мадам, – ответила Элиза. – Ему известно, что теперь я живу здесь, поэтому, наверное, он захотел посмотреть, как идут мои дела.

– Он больше не должен приходить на Девоншир-стрит.

Элиза кивнула, но она выглядела встревоженной до конца дня. Каждый раз, когда я смотрела на нее, я гадала, действительно ли он был ее братом, беспокоившимся о благополучии сестры, или же его визит преследовал совершенно иные цели.

Элиза Смит была загадкой для меня, а я не любила играть в загадки.

Той ночью я лежала без сна с раскрытыми занавесками и смотрела на луну. Ее мглистый лик просвечивал из-за тонкой облачной пелены над крышами домов на Глостер-стрит. Я засиделась допоздна, пока писала ответ Амброзии, которая успешно добралась до северо-востока и нашла дом для аренды в пригороде Дарэма, принадлежавший герцогу, проводившему зиму на континенте. По ее словам, там было несколько акров земли и большая конюшня, полная лошадей. Они устраивали прогулки верхом, когда дети не бегали вокруг, словно щенята, пачкаясь в грязи. Весть о ее благополучном прибытии позволила мне расслабиться, и я только теперь осознала, в каком напряжении находилось мое тело последние две недели. Я помассировала виски и налила себе бокал бренди из графина под окном, чтобы отпраздновать ее переезд на зимнюю квартиру.

Часы в коридоре мелодично пробили полночь. Бренди обожгло мне горло, а мой желудок был пуст. Мне хотелось хлеба с сыром, поэтому я спустилась вниз без обуви; мои ноги в чулках беззвучно ступали по ковровой дорожке. За полузакрытой дверью кухни мерцал огонек свечи и слышались приглушенные голоса. Когда я распахнула дверь, то обнаружила Агнес и Элизу, сидевших за кухонным столом. Элиза сидела спиной к плите, а Агнес – лицом к двери. Вид у них был серьезный и скрытный, как у мужчин за карточной игрой. Если они удивились, когда увидели меня, то не выказали этого, как и я сама. Я плотно запахнула ночную курточку, хотя на кухне было еще тепло от догорающих углей в плите.

– Мадам, – сказала Агнес. – Мы едва не приняли вас за призрака.

– Мне захотелось хлеба с сыром, оставшихся после ужина.

Агнес встала и стала рыться в кухонном шкафу. Элиза рассматривала свои ногти и рассеянно водила пальцем по отметинам от ножа на столе.

– Надеюсь, ты не устанешь к завтрашнему утру, – сказала я.

– Нет, мадам, – тихо ответила она.

Я нарушила их конфиденциальный разговор, и скорее всего, они говорили обо мне.

Агнес поставила передо мной стакан молока и развернула сырную обертку. Я ждала, когда уйдет Элиза, но она оставалась на месте.

– По пути сюда я слышала, как Шарлотта ворочается в постели, – заметила я.

Не глядя на меня, она поднялась из-за стола и тихо вышла из комнаты.

– О чем вы беседовали с Элизой? – спросила я у Агнес.

Она нарезала хлеб и положила его на тарелку с сыром. В неверном свете свечи морщины на ее лице казались более глубокими.

– О том и о сем, – ответила она. – За разговором о мелочах время бежит быстро. – Она зевнула. – Мне пора спать.

Я проверила заднюю дверь. Агнес закрыла ставни, взяла свечу, и мы совершили молчаливое паломничество в постель.

– Агнес, перед нашим домом стоит какая-то негритянка.

Молодая женщина в черной юбке с отливом и в черном жакете стояла под окном столовой, поглядывая вправо и влево по улице, как будто она кого-то ждала. Ее волосы были убраны под теплый чепец, и она выглядела совершенно спокойной. Сначала мне показалось, что это служанка из какого-то богатого дома на площади, но ее манера держаться и стиль одежды подсказывали, что она самостоятельная женщина и никому не принадлежит. Я читала о чернокожем населении Лондона, жившем в основном на востоке, вокруг воровских притонов Мургейта и Крипплсгейта; эти люди никогда не были рабами. Дети освобожденных мужчин и женщин, они занимались своими ремеслами и жили в арендных домах или пансионах, как и остальные лондонские рабочие. Мой отец вырос на плантации сахарного тростника на Барбадосе, и я гадала, что бы он сказал об этой женщине, которая выглядела такой же обычной и непримечательной, как любая небогатая англичанка.