– Дерзкий, – возможно. Во всяком случае, самоуверенный. Нужна ли в моем доме самоуверенная служанка, Элиза? Как ты думаешь?

Она раскрыла рот и тут же закрыла.

– Нет, не нужна, – сказала я. – И я не желаю воспитывать подобные качества у моей дочери. Любопытство – это другое дело, но в разумных пределах.

– Ох, она очень любопытная, – сказала Элиза, и тон ее голоса изменился. – Она расспрашивала меня о всевозможных вещах, обо мне самой, о Лондоне… в общем, обо всем.

Я внимательно смотрела на Элизу. Ее лицо осветилось изнутри, как и снаружи, и не только от пламени свечи.

– Вот как? И что ты ей рассказала?

Она дернула плечом.

– О том и о сем. Вечером я рассказала ей о зверинце на Стрэнде. Вы там бывали? Нет, конечно, нет. Прошу прощения. Там есть целый дом, где держат слона. А в одной из гостиниц на конюшне стоят два верблюда.

– Верблюды на постоялом дворе? Мы в Лондоне или в Вифлееме?

Она рассмеялась, но тут же прикрыла рот ладонью.

– Кажется, их зовут Уоллис и Уинфред. Они воняют до небес и еще плюются. Не стоит подходить к ним ближе чем на двадцать ярдов.

– Что там еще есть? – спросила я.

– Там есть очень странное существо; я забыла его название. Оно похоже на слона, но с короткими ногами и с большим костяным рогом на морде.

– Теперь ты шутишь.

– Нет, клянусь вам! Мы с подругой ходили туда. Люди говорили, что оно из Африки, и ей захотелось посмотреть.

– Африка прямо в Лондоне, – сказала я. Даже название страны казалось сочным и экзотичным. – Полагаю, там есть самые разные твари.

– Можно заплатить шесть пенсов и пойти посмотреть на слона. Поднимаетесь по узкой лестнице на галерею и видите: он там едва помещается, бедняжка. Его ноги и шея в цепях, а в помещении есть только дощатый пол да потолок, и все такое хлипкое. Если зверь вырвется, он может раздавить троих людей с тележками одним взмахом хобота. Я к нему и близко не подходила. Моя подруга знакома с привратником, поэтому мы смогли посмотреть вдвоем за шесть пенсов. Он сказал, что мы можем зайти еще, когда слон успокоится, но мы не стали. Когда я увидела глаза этого слона, то не захотела возвращаться. Я чувствовала себя так, будто заглянула ему в душу, и мне это не понравилось.

– Почему?

– Они были… грустными. Я знаю, что животные не имеют настоящих чувств, но я точно знала, что ему было одиноко. Он находился не на своем месте.

Мы немного постояли в молчании, пока я пыталась вообразить кожистого гиганта, которого видела только на гравюрах.

– Шарлотта любит животных, правда? – спросила Элиза.

– Да, – со вздохом ответила я. – Она избаловала кухонную кошку и так раскормила ее, что теперь та может только лежать у плиты. У нее есть волнистый попугайчик и черепашка. Я не собираюсь приобретать собаку – от них столько шума, шерсти и беспорядка… нет, никогда. – Очнувшись, я покачала головой и выпрямилась. – Я напишу доктору Миду, а ты иди и собери свои вещи. Утром можешь сказать Шарлотте, в чем дело. Она готовится ко сну?

У Элизы хватило ума напустить на себя сокрушенный и виноватый вид.

– Да, мадам, – сказала она, не двигаясь с места.

Мы стояли, глядя друг на друга, и я чувствовала: она хочет сказать что-то еще, но не может. Я испытывала облегчение от того, что у меня появился повод избавиться от нее, основанный не только на моем предубеждении.

– Останься на ночь, уже темно, – сказала я. – Но ты должна уйти до завтрака.

Я открыла дверь и посмотрела, как она поднимается в комнату Шарлотты.

Час спустя, когда я сидела в жарко натопленном кабинете, Агнес объявила о приходе доктора Мида и впустила его в дом. При виде моего друга я резко выпрямилась от изумления. Его лицо было мертвенно-бледным, темные глаза ввалились, и под ними набрякли лиловые мешки.

– Доктор Мид, в чем дело? – Я сразу же подошла к нему.

– Мой дед умер, – глухо ответил он.

Мы посмотрели друг на друга. У меня возникло мимолетное желание обнять его, вспыхнувшее, как уголек на ветру, но быстро угасшее. Я ограничилась тем, что положила руку на влажный рукав его пальто.

– Агнес не взяла ваше пальто; позвольте, я сделаю это для вас, – сказала я. – Я пошлю за бренди. Может быть, вы предпочтете портвейн или кларет?

Он не находил слов и явно был глубоко потрясен случившимся. Я помогла ему снять пальто и спустилась в бывший кабинет мужа, где в запертом шкафчике хранились лучшие спиртные напитки. По наитию я сдула пыль с одной из самых дорогих бутылок бренди, присланных мужем сестры на Рождество. Я ожидала подходящего момента, чтобы открыть ее. Минуту спустя я уже была вместе с доктором Мидом в уютном полусвете моего личного кабинета. Я достала два хрустальных бокала, открыла бутылку и поспешно наполнила их.

Мне было трудно смотреть на него, потому что его горе было острым и передалось мне. Он еще не понимал, что делать, как справиться. Мне было хорошо знакомо это ощущение.

– Безмерно сожалею о вашей утрате, – сказала я. – За вашего деда.

Мы чокнулись, выпили до дна, и он откинулся на мягкую спинку стула, как будто с его плеч убрали не только пальто, но и что-то еще.

– Когда это случилось? – спросила я.

– Сегодня утром. – Он провел ладонью по лицу и убрал волосы, выбившиеся из-под шляпы. Потом он снял шляпу и поставил ее на пол у своих ног. – Ему было восемьдесят лет – как говорится, почтеннейший возраст. Тем не менее мы еще больше любили его и хотели, чтобы он как можно дольше оставался рядом с нами.

– Не следует ли вам быть дома? Я сожалею, что вызвала вас сюда. Если бы я знала…

– Дома, – с горечью отозвался он. – С моими служанками?

– Нет, с членами вашей семьи.

– Разбираться с горем – это женский удел, – сказал он. – Моя мать очень занята у себя дома, и я только путался бы у нее под ногами.

Я знала, что у доктора Мида есть несколько сестер и заботливая мать, настолько поглощенная ими и их семьями, что единственный сын оставался почти без внимания. Его отец умер несколько лет назад, а мать по-прежнему проживала в особняке на Беркли-сквер, где имела оживленный график приема гостей и гостевых визитов, хотя ей должно было уже исполниться шестьдесят лет. С таким множеством женщин, о которых ему приходилось заботиться, и таким множеством детей, находившихся на его попечении в госпитале, было удивительно, что доктор Мид успевал бриться.

– Мне очень жаль, – сказала я. – По крайней мере, в Лондоне еще остается один доктор Мид.