снимал Оскар, они кокетничали с ним. Все лучились от счастья.

Кулер

На втором этаже перед кабинетом Ягужинской стояли кулер и журнальный столик с двумя креслами. Платон Степанович заметил фотографию пожилой женщины с рыжими волосами, рядом стоял букетик тюльпанов.

– Это у нас сотрудница умерла. В гардеробе работала. Красилась, маникюр себе делала артритными пальцами. Ее дочка приезжала, она тяжело все это переживает. Эмма Викторовна упала с лестницы. Может быть, видели в новостях? «Самая живописная смерть Подмосковья». Она упала с огромной белой советской лестницы. Так вот ее дочь считает, что ее столкнули.

Смородина взял фотографию в рамке и начал задумчиво вертеть ее в руках. В этот момент к кулеру подошла одна из сотрудниц. Она поздоровалась с Ягужинской и стала набирать горячую воду в кружку.

– Раиса Федоровна, как именно Жанна Абрамова попросила вас помочь ей найти работу?

– Сказала, что очень хочет работать, но никого не знает.

– Она сделала это при матери?

– Нет. Мне даже показалось, что она специально улучила момент, когда ее рядом не было. И сказала, чтобы я позвонила лично ей.

– Она называла мою фамилию?

– Кажется, нет. Да и как она бы могла? Это же я ей про вас рассказала.

Сотрудница с чашкой повернулась к ним.

– Эмма Викторовна что-то говорила про Абрамовых. Она прочла статью о том, кто помог музею починить крышу, я это очень хорошо помню.

– Когда?

– В день смерти.

– Вы говорили об этом следствию?

– Нет, никто не спрашивал.

– Можете вспомнить, что именно она говорила?

Сотрудница задумалась.

– Помню только, что она была обеспокоена. Попросилась уйти пораньше, хотя никогда раньше так не делала.

– А остались какие-то ее вещи? Может, записки?

– Пойдемте, посмотрим. Она как раз рядом со мной сидела.

Они спустились на первый этаж, туда, где были расположены гардероб и касса.

– Так она читала газету?

– Газету она мне прям показывала. Потом она разговаривала по телефону, но у нас в подвале иногда плохая связь, она уходила наверх. Сначала она была очень воодушевлена. Я и запомнила это из-за перепадов в настроении. Она вся светилась, что-то говорила вроде «как все хорошо устроилось», «а я все та же», «ноги все болят», «заходите к нам». Но когда вернулась с улицы, на ней лица не было. «Обман» – что-то такое она бормотала. Сказала, что ей срочно нужно уехать и что это очень важно. Ну, я согласилась посмотреть за гардеробом, сейчас посетителей немного. Она позвонила дочери и поехала домой. Я почему это запомнила, она дочери несколько раз повторила, что все дома объяснит. И еще что-то про коробочку… А потом она, видимо, так торопилась, что оступилась. А ходила она с трудом, вразвалочку.

Чай

– Тося, ну это уже невыносимо. Я вынуждена сделать тебе предупреждение. На кухне стоит таз. Тряпка лежит в коридоре. А тебя нет ни там, ни там. Ты понимаешь, что, если коляска Афанасия Аркадьевича наткнется на твою тряпку или на твой таз, она может упасть? Тося?

Эльвира вошла в библиотеку. То, что она увидела, ее шокировало. Библиотека была зоной владычества генерала. Простым смертным можно было только быстро и молча протирать в ней пыль. Жанна не относилась к простым смертным, но она в последнее время читала мало и предпочитала делать это у себя на втором этаже. Тося же разлеглась посреди комнаты и раскинула руки.

Эльвира уронила все свои привычные речевые навыки. Как ни жалела она эту бестолковую женщину, очевидно, это был ее последний рабочий день в доме с колонной.

– Антонида! Встаньте, когда я с вами разговариваю. Тося?

Эльвира опустилась на корточки, потрогала шею лежащей уборщицы, подержала свои пальцы напротив ее носа, пытаясь уловить дыхание, пощупала пульс. Тело было теплым, обмякшим, совершенно безвольным, как сорванное растение.

– Что это? – раздался сзади недовольный голос генерала. Его коляска уперлась в ноги Тоси.

– Труп.

Эльвира злилась на свою доброту:

– Я зашла на кухню. Она явно пила там чай, я увидела оставленную чашку, из которой Тося обычно пила. Сразу ее сполоснула, поставила на место. У меня это рефлекторно, очень не люблю беспорядок. Потом наткнулась на таз. У нее это было, как болезнь. Поставит таз посреди комнаты и уйдет в другую. Ну ты закончи в одной, потом переходи. Впрочем, если бы она соображала, у нее была бы другая профессия. Бить баклуши например. Честно, я такое раздражение испытывала. Лучше бы я сама убиралась! Но дочка жалела ее. Понимаете, Жанна очень добрая девочка. И вот как будто Тося была ей для чего-то нужна. Кто-то из девочек даже спросил один раз в шутку: «Она что, ее шантажирует?» Понимаете? Она так привязывается, меня это даже пугает.

Это был токсин, то есть яд биологического происхождения, боже ты мой, она сама виновата! Совершенно не умела пользоваться натуральным моющим средством. Наливала щедро, несмотря на то что средство дорогое. А смывала плохо. Растяпа, прости господи. Теперь я понимаю, что она и меня так могла отравить, и всех нас.

Оскара Смородина поймал на улице. Тот явно был не рад появлению в доме милиции:

– Я бы ее даже на улице не узнал, если бы встретил. Я как-то больше на товарища генерала ориентирован.

– А вы не замечали у нее особого отношения к кому-нибудь из домочадцев?

– В те дни, когда она готовила, вкусно было. С генералом, насколько я знаю, ей было запрещено пересекаться. Для ее же пользы, как вы понимаете. Вы не смотрите, что товарищ генерал в инвалидном кресле большую часть дня. Он ходячий. Ему тяжело, но он ходячий. На самом деле он каждый день запирает библиотеку и ходит, разминается. Если подойти со стороны окна, можно его увидеть. Только я не рекомендую вам этого делать. Если он на вас разозлится, он вас очень спокойно и хладнокровно убьет. Но он не такой, как все. Он тюрьмы не боится. Я даже думаю, что он вообще ничего не боится.

Жанна сидела у себя в комнате. Смородина поднялся к ней.

– Я не помню, чтобы я готовила для нее чай. Нет, не готовила. Я спала.

– Днем?

– В последнее время хочется. А что? Это незаконно? – Она посмотрела на него с вызовом.

– Это законно. Но я показался бы врачу.

– Они только хуже сделают. У нас утром была сумасшедшая гостья, мне просто надо взять себя в руки.

– Какая гостья?

– Не хочу об этом говорить.

– Дело ваше. Почему вы защищали Тосю?

– От кого?

– Я так понял, что