Крадут и ругают. Разумеется, они заинтересованы в том, чтобы обесценить, они же крадут. Предостерегают от того, чтобы ел и пил…

Платон Степанович помнил это издание писем и дневников великого немецкого модника. Оно было оформлено достойно, этим, что удивительно, занимался дизайнер с руками из плеч. Читатель просто открывал книгу и оказывался в государстве гуманитарного знания. Смородине особенно понравился контраст между тем, что фиксировал Дюрер (поел с тем-то столько-то раз, жена со служанкой наели на столько-то, достопочтимый сир, я вам сделаю скидку на алтарный образ, пожалуйста, пришлите хоть каких-нибудь денег), и тем, как рассказывали о нем современники. Например, приводилась байка о том, что император Максимилиан приказал художнику сделать на стене большой рисунок. Стремянки не было, и владыка приказал одному из присутствующих дворян лечь на землю. Вполне вероятно, что император давно хотел указать тому дворянину на его место, и это удачно совпало с обновлением стен. Может, и двор был беден мебелью, и, хотя попа человеческая, положенная плашмя, не высока и не устойчива, живописцу пришлось елозить по ней ногами в модных сапогах. Но еще вероятнее, что это была одна из тех историй, которые люди просто придумывают, чтобы увидеть, например, выражение лица собеседника. А заодно уничтожить чью-нибудь репутацию.

Дюрер делал подарки влиятельным лицам, завязывал знакомства, то есть занимался той рутиной, которая необходима художнику, если он хочет есть. Пишут, что когда он увидел Луку Лейденского, то так изумился, что у него «пресекся голос и остановилось дыхание». Платон Степанович еще подумал, как чужие приторные или, наоборот, естественные для сверхвозбудимого темперамента реакции, люди спустя века начинают считать должными для всех. Вполне возможно, что Эльвире были безразличны и Мылов, и Репин. Однако она считала, что возвышенная натура должна восхищаться картинами, и восхищалась ими.

Так что же статья? Автор посокрушался о культурной деградации и плавно перешел к теме строительства торговых центров. Видимо, цитатой он пытался хоть как-то добить текст до нужного объема или подороже продать текст заказчику.

Смородина имел возможность наблюдать людей, которые занимаются строительством, утилизацией мусора или любой другой деятельностью, в которой фигурируют ямы. Когда немецкий философ Мартин Хайдеггер осмыслял чашность чаши, он писал про ее способность вмещать, а также подносить вмещенное. В яме же была бесценна способность вмещать невмещенное. То есть вмещать по документам, а по факту ничего не вмещать, шлепая лопатой тех, кто проявляет к этому трансмутационному процессу интерес. Редкий человек рисковал становиться у них на пути, потому что, как правило, у него не было второй жизни. Такие люди были цельными, как пиксель, сильными именно своей цельностью, скоростью реакций. Оптимальный характер для эпох варварства. Раньше их убивали уже к тридцати. Однако страшно было находиться рядом с пикселем, которому перевалило за пятьдесят. Так как у этих людей вообще не было привычки к гуманитарному знанию, напротив, они отличались презрением к нему, то неизбежное столкновение с экзистенциальными[7] вопросами корежило их и без того не развитый ум. Пиксель привык к алгоритму: пришел, наехал, получил. В зависимости от того, получил пиксель по рогам или откуп, он менял направление движения или приходил снова. И вот он оказывался один на один с пустотой. Он наезжал на пустоту и не получал вообще никакого ответа. В такие моменты пиксели ударялись в религию или начинали писать стихи. Оба варианта были хуже, потому что пикселю нечего было дать миру, кроме своей жестокости. Никак иначе финальную мысль статьи «Культурный человек давно построил бы на месте парка торговый центр» Смородина не мог себе объяснить.

Ниже было интервью с дочерью бабули, упавшей с лестницы. Застройщики, очевидно, были заинтересованы в том, чтобы форсировать эту тему. Смородина глянул в конец текста – интервьюер приходил к выводу, что, если бы на этой территории продавали шорты и газировку, несчастного случая можно было бы избежать.

В разделе объявлений меняли велосипеды на цукини, сдавали в субаренду чердаки и просили разобрать котят. Был и ставший ему знакомым текст заглавными буквами: «ГОСПОДИ, НЕУЖЕЛИ НИКТО ИЗ НИХ НЕ ЗАПЛАТИТ ЗА ТО, ЧТО ОНИ СО МНОЙ СДЕЛАЛИ?»

Жанна

Живя в Англии, Жанна полюбила заваривать чай. Можно сказать, что она коллекционировала рецепты. Иногда вкусы получались необычные, потому что она экспериментировала. Бывало, что человек тайком выливал напиток в раковину, разумно полагая, что заварка, может быть, и редкая, ингредиенты, может быть, и вкусные, но жизнь у него одна. Мадемуазель Абрамова если и замечала это, то не расстраивалась, а брала на заметку и больше этот чай ему не заваривала.

Жанна жила в двух мирах: реальном и мире мечты. Настоящим, конечно, она считала только последний. В этом мире она жила вдвоем с прекрасным принцем, который забрал ее из «этого дома», без конца занимался с ней сексом и очень любил. Она плохо представляла себе, что значило «очень любил», просто мечтала о близости все свободное время, даже сидя за столом в компании друзей своей матери.

В детстве у нее была еще одна выдуманная семья «настоящих родителей», которая когда-нибудь ее заберет. Она умела фантазировать, даже разговаривая с другими людьми. Ее упрекали за то, что она «отвлекается». Эти люди не понимали, что отвлекается-то она на них и только потому, что это они ее отвлекают. Она не представляла своей жизни без книг. Без них ее мечты были бы беднее. Правдорубов все меньше походил на роль спасителя. Адвокат еще намекнул, что тот пропадет из ее жизни, если ему заплатят. Неужели опять предательство? Когда уже закончится полоса неудач и начнется настоящая жизнь?

Заперев комнату, она достала из ящика с документами свои старые фотографии. Ее буквально жгло изнутри, когда она видела свое лицо. Зачем ее вообще родили на свет? Казалось, что все вокруг видят, что она не такая, как надо. Ничего, когда она будет знаменита, вокруг будут совсем другие люди. Она любила эту мысль. И ждала своего часа. Просто ждала. А фотографии надо было уничтожить, чтобы никто не имел над ней власти.

Вечером Оскар нашел генерала в библиотеке и подумал, что тот задремал. По крайней мере, тот обмяк в своем кресле. Его руки безвольно лежали на подлокотниках. Согласно должностной инструкции Оскар просто поставил перед ним стакан с таблетками и собрался уйти. Но тело генерала выглядело странно. Поэтому он осмелился нарушить инструкцию.

– Товарищ генерал…

Ответа не было. Оскар взял левую руку начальника и прощупал пульс, пульс был. Генерал моргнул. Он рассеянно смотрел вдаль и никак не