26 июня.

Четверг. 11–1 час. репетиция: доделка «Спящей»; кусочки «Франчески»; кусочки симфонии.

Вечером концерт (33-й): закрытие сезона

Шостакович, Пятая симфония

Чайковский, вступление, панорама и вальс из «Спящей красавицы», «Франческа да Римини»

Присутствовал Шостакович с Галей и Максимом.

После концерта собрание группы 1-х скрипок (с 11 до 1 час. ночи) о принятии решения по переигровке всех, начиная с 3-го пульта (срок — 1 декабря 1952 г.).

27 июня.

Пятница. 11–12.30 у меня Саркисов по плану X, XI и XII 1952 года. 8 час. вечера у меня Салманов со своей симфонией. 9 час. — Векслер по планам будущего сезона в Москве (мои даты и программы).

28 июня.

Суббота. 3.30 — отъезд «на Гоше» в Пюхяярви.

Пюхяярви

30 июня.

Понедельник. Птичье щебетанье росистым утром, как игра пузырьков в роднике.

4 июля.

Пятница. Движения ткущей в цветке шиповника гусеницы: наличие явного выбора точек прикрепления нитей (??).

8 июля.

Вторник. <…> Вечернее солнце в кухне. Появление Татуськи; ей навстречу лучи в глазах ее матери; голубой половичок; синева седьмого неба — царствия небесного… (вспомнил Спиридона в подизбице…). Медовый отстой летнего вечера.

10 июля.

Четверг. Звяканье ведер, звонкие струи воды; по земле и цветам шорох воды из лейки; в косых лучах солнца пляска поденок [початых копен]; тихий вечерний час. Вода из ведер: широкая, стеклянистая струя, немножко с пеной.

27 июля.

Воскресенье. 4.45 «на Гоше» — в Ленинград.

30 июля.

Среда. 11–1 час. встреча у Пономарева с Совковым и Карташиной по вопросу «кадров». <…> 6–8 час. у меня Салманов с оконченной редакцией симфонии. 9.50 — поезд на Пестово.

 д. Алексейково

31 июля.

Четверг. 10 час. 58 мин. — прибытие. 11.35 на машине из Пестова; 12.25 — Никольское; 1.35 — Лесное; 2.20 — Алексейково. Трапеза (шофер, Вова Гусаров, двое Тимофеевых). <…> Знакомая, «все та же» повертка от городка на Завьяловскую дорогу. Конец сенокоса (заканчиваются клевера), спелая рожь. У друга. С ним до его дома — появление Ниночки (после бани). Я — домой: разборка, развеска, всякие «устройства» и «порядок». Мытье и малый час на раскладном стуле в «садике» в тени. <…>

Чаек с Любовью Дмитриевной. К Аркадию Ивановичу с «подношениями». С Ниной за ним в больницу (зарплата). В знакомых сумерках вокруг самовара о том, о сем (залет орла!). 10.30 — дома. Свечечка. Тишина.

1 августа.

Пятница. 8 часов — встал. В кухне записка от Любови Дмитриевны: я на запоре (!). (Бабка с внучком.) За завтраком вспомнил про неотосланную телеграмму маме; тут же подвернувшаяся машина у больницы из Сорогожского (шофер Ольги из Васькова). С ней — на почту. Тихонько домой. <…>

Как вчера все грозовое вокруг и жарко. Аптека, одеколон и аптекарша «занимающаяся видом». В лавку. Там Любовь Дмитриевна. С ней домой, ее заботы о сенокосе. Дома, будто только переночевавший где-то Петр Сидорыч. Гущина, сухая черника, беседа, будто не прерывавшаяся с прошлого года… о мельницах на Кезе, лошадях.

Я у себя: бритье, порядок в спиннинге, и эти записи. 2.30 — обед. Колюнька: «Готовы ли?!.» К Аркадию Иванычу; туча, гром. Спасение сена: телеги с мальчишками рысью в поле, жеребята около; у больницы — копнание клевера; маленький дождь. У Арк. Ив. смазка катушки спиннинга; потом с ним и Коленькой — на дальний Иловец. Уборка клеверов (копна — запах лучше персидских ароматов, клеверный дух меда). Разъяснивает; веселая ловля, Колины взвизги, охи и «ай-ай» Аркадия Иваныча. Закат на озере. Встреча с человечком-«килограммом» (окуньки в его сумке). Прохладными горницами бора, вдоль зеркала озера — домой; сумерки, дух влаги. Ворчание грома, в тишине наползание мглы с юга. Кровавые землянички, красная ее листва, красный, белый грибок, утка в заливчике. Встреча на горке у еловой аллеи Ан. Еф. с Ниночкой. Телеграмма от Л<ютика>. У Аркадия Иваныча — чистка рыбы, телефонограмма Л., ужин с лампой, о цыганах (Мих. Ив.!). С латкой рыбы — домой; силуэт березовой дороги, звездочки…

3 августа.

…Перед сном — до опушки на чайниковской дороге. Густые сумерки. Благость несказуемо родного, кровного и Великое таинство вершения… Так знаемого… Мелкая, прохладная, бархатная пыль дорожки… Почему так дорога эта земля? Почему так хочется приникнуть к ней?.. Молчащие, воздетые очертания деревьев, темный багрянец неба; чернеющая грива берез, дороги и рощи, силуэт церковной луковки и золотая, полная луна близ нее… звездочка над опушкой, трепет ее в бездне летящего молчания… Поклон земле… За воротами, у сарая, — дух сена, волны тепла, запахи зерна, и откуда-то [тянет] дымком и соломкой…

5 августа.

Сплошное царство рыжих муравьев; два красных гриба. Прибой крошечных волн озера; куличок с хроменькой ножкой сел в ямку прибрежного песка, как в гнездышко, а шейка и головка все продолжают делать кивки-нырянья, как если б куличок бегал на лапках; у большой купальни поздние землянички, сладкие как варенье, только живое; на лысой горке, над озером, трепет прибрежных осин, дрожание их в набегающем ветре было как образ идеального, сплошного, тревожно ровного tremolo [дрожания] струнных.

6 августа.

[Посвящается Любови Дмитриевне]

Цветет сирень, кусты в кистях лиловых,

Жужжанье пчел так сладко в блеске дня…

О, сколько чувств и сколько песен новых

Опять в душе и в сердце у меня…

Когда ты ощутишь, что можешь умереть, как вернуться Домой, — вот тогда-то, в действительности, ты сможешь (по-настоящему) жить до положенного тебе часа… «Не для меня — мне…»; Искусство — на основе Великого созерцания (ох, если бы…).

Общность образов. Сходство моего: «Так воцарился золотой вечер» с переходом от 4 к 5 части в Восьмой симфонии Шостаковича. <…>

8 августа.

На мельнице — собачонка-злючка со щенком, трапеза на вынесенном в сени столе. Внезапный визит милиции. Испуг мельника и арест лесника за моток проволоки. (Шествие их через плотину…) Перед сном кружок: лунной дорожкой и лужайкой. Тревожный ветерок, все еще соприкосновение. Оно (это ощущение) даже как-то «сытнее», когда идет от какой-либо деятельности (любой) в Природе, без элементов сознания и созерцания: сенокос например… точно (Левин!!) физически врастаешь в Природу, становишься частью ее деятельного начала.

9 августа.

Опять под бузину с «Пчелами» [Халифман И. Пчелы. М., 1952]. Мысли о причинах впечатления здесь «неба на земле». В городе — привычно изолирующий небо некий «средний этаж» между землей и небом, в броне грохота и зловония провозгласивший свое главенство