Евгений МРАВИНСКИЙ

Записки на память

Дневники. 1918—1987

Грант Президента Российской Федерации

Можно ли прожить без музыки?..

Как будто она не относится

к первейшим потребностям человека.

Но лишиться ее — равносильно утрате счастья…

УДК 930.25

78

ББК 85.2

79.3

M88

Грант Президента Российской Федерации «Для поддержки творческих проектов общенационального значения в области культуры и искусства»

Федеральная целевая программа «Культура России›. (Подпрограмма «Поддержка полиграфии и книгоиздания России»)

При поддержке издательства «Композитор. Санкт-Петербург»

Текстологическая подготовка, составление и вступительная статья А. M. Вавилиной-Мравинской

Составитель Летописи жизни и творчества E. A. Мравинского Ю. Н. Кружнов

Художник Л. Е. Миллер

Фотоиллюстрации — из архива А. М. Вавилиной-Мравинской

ISBN 5-210-01582-3

© Издательство «Искусство-СПБ», 2004 г.

© А. M. Вавилина, наследница, 2004 г.

© Л. Е. Миллер, оформление, 2004 г.

Правды ради. А.М. Вавилина-Мравинская

И след мой «бесследный»…

тянется цепочкой в Вечности…

И кто захочет, и кому дано —

тот увидит его и уследит.

Е. А. Мравинский

4 июня 2003 года исполнилось ровно сто лет приходу Евгения Мравинского в мир земной. И пятнадцать минуло с той поры, как он вознесся над нами небесной радугой музыки.

Будь на то Божья воля и отпущены сроки, весь домашний архив — дневники за семьдесят лет жизни, записные книжки, письма, путевые заметки, рабочие партитуры — мог быть упорядочен самим Евгением Александровичем. Еще в 1948 году, «земную жизнь пройдя до середины», он загадывал: «…хочется думать, что материал — для чего-то, что когда-то напишется, чтоб еще раз прикоснуться к прожитому, осознать происшедшее, а иногда — и часто — просто жаль забыть куски жизни, коли они сами-то канули в Лету…»

И только теперь настал срок услышать слово Правды от сына Музыки. Теперь, когда успела осыпаться шелуха поношений его, когда приутихла греховная хула, когда время — неумолимый и неподкупный судья деяний человеческих — встало на защиту правоты его. Пришло время, когда приметить «цепочку следов» Мравинского — и тем самым приоткрыть для себя тайну его человеческого пути — стало необходимостью. Какой след оставил нам путник, пройдя отпущенный Богом жизненный срок? Добро или зло? Храм или руины?

Горестная непогода России ХХ века — войны, революции, социальные катаклизмы — вторгалась в судьбы людей. Не миновала общей участи и семья Мравинских: утраты, покидаемые вновь и вновь очаги. Разметало и значительную долю дневников, родительских писем и родовых документов. Но даже немногие чудом уцелевшие записки Мравинского воссоздают во всем объеме незауряднейшую личность, страстного человека и Богом благословенного музыканта.

Судьба распорядилась так, что бремя издания дневников должно было лечь на мои плечи. Отдать сокровенное свидетельство многих лет жизни Евгения Александровича в чужие руки — словно совершить предательство, так мне казалось. Ведь ни научное любопытство, ни тем более праздный интерес не заменят ревнивой любви к потаенному знаку, слову, мысли. Публикация записок была для меня вопросом совести, то есть дозволенности совершить этот акт.

Первым человеком, обратившимся ко мне с советом опубликовать дневники, была Надежда Вадимовна Кожевникова — корреспондент газеты «Советская культура». В июне 1991 года она специально приехала из Москвы в Ленинград. Посетив места, связанные с именем Е. А. Мравинского, взяла у меня пространное интервью и поместила его в своей газете, включив несколько фрагментов из дневников Евгения Александровича, скончавшегося в 1988 году.

Сейчас Надежда Вадимовна в Америке. Но расстояние для нее — не преграда. Весной 2002 года в ночи раздался телефонный звонок: «Все вы преступники! Не удосужились за все эти годы опубликовать…» — справедливо расстреливала она меня из своего далека высоким, взволнованным голосом. Пообещав ей заняться дневниками, я собрала остатки душевных сил и 18 июля открыла самый «читабельный» из них. В этом же году издательство «Искусство-СПБ» предложило мне сотрудничество в работе над изданием дневников Евгения Александровича.

Его «записки на память» рождались подчас на попавшем под руки клочке бумаги или в крохотном блокноте, умещавшемся в нагрудном кармане пиджака. Это была скоропись, пестрившая кодовыми значками. Правда, отдельные черновики аккуратно переписывались начисто, но и то, как правило, почерком «для себя», с сокращениями.

Вживание в написанное дорогой мне рукой заставило возвратиться в ушедшие дни, переоценить все свои поступки, осознать цену каждого счастливого мига, укоряться, заливать бездонный колодец осиротения запоздалыми слезами; да еще «пробыть» с ним, его некороткую жизнь до меня!

Сегодня жаждущими подлинной музыки Мравинский востребован как никогда. Почему? Почему, слушая «Море» К. Дебюсси в исполнении Мравинского, мы до галлюцинаций погружаемся в его аромат и стихию? Почему наши души устремляются ввысь, когда А. Брукнер звучит под управлением Мравинского? Отчего спазм в горле не позволял соединиться ладоням в благодарении за «Патетическую» Петра Ильича Чайковского? (После последнего в своей жизни исполнения этой симфонии Евгений Александрович медленно закрыл партитуру под гробовое молчание зала, пока не нашелся «смельчак», решивший как-то разрядить нависшее безысходное безмолвие. Укладываясь на ночь, Евгений Александрович признался, что минута той тишины показалась ему вечностью… «Мне больше нечего им сказать…»)

Какие силы, кроме Бога, правили душой музыканта и бережно несли его над бурями земными и страстями человеческими? Дневник — сокровенная исповедь, пристанище совести и собеседник — ответит многим слушающим его сегодня и знавшим только по незабываемым концертам потрясающей повестью Правды.

Для Мравинского существовали незыблемые жизнестроительные принципы: правда и воля, порядок и честность, труд, как путь к совершенству, и понимание малости своей как частицы Мироздания.

Правда — краеугольный камень всей его деятельности: и в отношениях с людьми, и в суждениях о самом себе, и в музыке. Миссия дирижера — услышать то единственное звучание ноты, которое слышалось самому автору, проникнуться его душевным состоянием, убедить в своей правоте оркестр и донести все это в зал — Слушателю.

Зал Е. А. Мравинский «слышал» спиной — мембраной — и никогда не делил публику на «подготовленную» и «неподготовленную». «Искусство должно потрясать», — утверждал он. Если в зале «ничего не происходит», если он ранодушен, — значит, нет полной Правды, значит, зал обкраден, и в ответе за все — как хорошее, так и плохое — дирижер! «Партитура для меня — человеческий документ. Звучание партитуры — новая стадия существования произведения…»[1]

Порядок во всем — это стержень характера Мравинского: порядок в партитуре,