Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Машину, микровидеокамеру и другие средства технического обеспечения Ярыгин, согласно достигнутой еще в Москве договоренности, получил в городском КГБ, кое-что привез с собой.
Не выпуская автомобиль Цвяха из виду, Ярыгин одновременно успевал смотреть и по сторонам. Вдоль дороги росли высокие платаны, почти лишенные коры деревья с зеленой листвой. Мелькали витрины магазинов, занимающих первые этажи многоэтажных современных домов. На крыше одного из них предприимчивые люди устроили летнее кафе с пластиковыми ажурными столами и стульями.
Цвях подрулил прямо к входу в дом и просигналил три раза.
И буквально через минуту к остановившейся машине подошел дородный мужчина с густыми черными усами, который передал конверт, очевидно, с деньгами, а также небольшой сверток.
Ярыгин из окна машины незаметно снял сцену передачи денег.
Техника передачи была давно отлажена. Существовали определенные дни и часы, когда каждый из руководителей знал: ему надо выйти из «купленного» им заведения и отдать рэкетиру в милицейской форме дань за покровительство.
Цвях вновь направил свой «уазик» в поток машин. Ярыгин влился следом.
За окном промелькнуло ателье «Бригантина», расположенное в старом особняке с яркой рекламой на фасаде. Проехали огромную площадь, с одной стороны которой в белом здании, облицованном мраморной крошкой, обосновался горком партии.
Затем машины около рынка попали в пробку, по обе стороны улицы велась оживленная торговля. Миновав рынок, машина Цвяха направилась к двухэтажному дому и остановилась возле небольшого бассейна прямоугольной формы, в центре которого возвышалась модель белого парусника.
Тотчас же из подковообразной двери дома с табличкой «Ресторан «Алые паруса» выскочила элегантная крашеная блондинка с увесистым свертком в руке и направилась к машине Цвяха.
Ярыгин успел незаметно снять камерой, как блондинка передала Цвяху, помимо увесистого свертка, еще и тугой конверт, который Цвях бережно спрятал в карман, тогда как сверток небрежно зашвырнул на заднее сиденье машины.
Сорвав на прощание поцелуй, Цвях лихо развернул машину и погнал ее в сторону от центральных улиц.
Здесь движение машин было не менее интенсивным, чем в центре, но Цвях не соблюдал никаких дорожных правил. Дав длинный предупредительный гудок, он проехал на красный свет, чем предоставил Ярыгину повод проследовать за ним, нарушая правила.
Свернув на кипарисовую аллею, идущую вдоль берега моря, Цвях остановился возле одноэтажного домика. На нем была скромная надпись из неоновых трубок «Южная ночь». Прямо от входа широкая лестница вела вниз, в зал ресторана, расположенного в настоящем гроте.
Цвях опять просигналил три раза, и из-за тяжелой двери тотчас появился щеголеватый грузин с тугим конвертом.
Ярыгин, выбрав погуще кусты возле громадного кипариса, снял оттуда и эту сцену…
А в это время Оболенцев занимался не одной только разработкой стратегии и тактики ведения дальнейших следственно-оперативных действий.
Он позвонил зампредисполкома Штукатурову:
– Вячеслав Евгеньевич! С вами говорит следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР Оболенцев.
– Здравствуйте! – сразу напрягся Штукатуров. – Чему обязан?
– Мне надо с вами встретиться! – предложил Оболенцев.
– Сегодня вряд ли получится. У меня дела. Если хотите, я могу вас принять завтра после обеда, – довольно сухо ответил Штукатуров.
– Вы меня неправильно поняли, – спокойно продолжил Оболенцев. – Я вас официально приглашаю в прокуратуру города, кабинет у меня сто тридцать пятый, а где она находится, вам хорошо известно. Хотел бы вас видеть сегодня в одиннадцать часов.
– В связи с чем такая срочность? Что, конец света? – попытался пошутить Штукатуров.
– Да нет… Просто у каждого свои дела. Я думаю, что в ваших интересах посетить прокуратуру сегодня. Зачем нарочным слать повестки и возбуждать всякие лишние разговоры.
– Но у меня в двенадцать тридцать совещание, – сбавляя тон, заговорил Штукатуров.
– Я думаю, что успеете, – твердо сказал Оболенцев.
Его последние слова несколько успокоили Штукатурова, и он решил, что ему действительно лучше встретиться со следователем сегодня и выяснить, чего этот деятель хочет.
– Хорошо. Я буду у вас через полчаса. Какой, вы говорите, у вас кабинет?
– Семнадцатый, – четко повторил Оболенцев.
Штукатуров приехал точно к назначенному времени. Настороженный и ершистый, он плохо шел на контакт. Какие-либо связи с Борзовыми, Багировым и Юрпаловым отрицал. И только после того, как Оболенцев ознакомил его с несколькими убедительными документами, свидетельствующими о его неделовых отношениях с Юрпаловым и Борзовой, показал фотографии, Штукатуров с горячностью заговорил:
– Что вы понимаете в нашем деле! Есть корпоративная этика: если тебя назначили на эту должность, то ты обязан идти навстречу пожеланиям тех людей, которые тебя выдвинули.
– Вы хотите сказать, что действовали всегда исключительно из дружеских побуждений?
– Я хочу сказать, что те бумаги, которые я подписывал, я подписывал не для себя. Моей выгоды вы там нигде не найдете.
– Тогда зачем вы это делали? – продолжал наступать Оболенцев.
– Могу пояснить! – охотно согласился Штукатуров. – Вы столько общаетесь с должностными лицами, что должны были давно понять, что в нашем мире существуют свои, неписаные законы. И если по ним не жить, вся ваша экономика рухнет.
– Я знаю очень многих людей, которые занимают высокие должности, но живут по писаным законам.
Штукатуров прямо на глазах осунулся. Взгляд потух. Смотрел он в одну точку и думал о чем-то своем. Поэтому на возражения Оболенцева отреагировал не сразу.
– Вы что, меня под статью подводите? Хотите арестовать?
– Зачем же так резко? – пытаясь смягчить разговор, начал Оболенцев. – Вы ведь и сами хорошо знаете, что как депутат не можете быть арестованы без согласия сессии Совета народных депутатов. Я просто допрашиваю вас как свидетеля по делу, которое находится у меня в производстве. И под статью не я, а вы сами себя подвели. Вы хорошо понимаете, что, подписывая ряд документов, превысили свои служебные полномочия. Не говоря уже о том, что с помощью них совершались хищения если и не в вашу пользу, то в пользу ваших друзей и приятелей…
– Друзей?.. – перебил Оболенцева Штукатуров, изобразив улыбку обреченного человека. – Каких друзей… О чем вы говорите? Друзей нет, одни собутыльники. А если учесть, что пью я с ними очень редко, от случая к случаю, то можете себе представить, как они меня любят. Поэтому не волнуйтесь, отдадут меня с превеликим удовольствием.
– Если дело дойдет до суда, то он учтет вашу искренность, Вячеслав Евгеньевич, только не надо горячиться, – пытался успокоить Штукатурова Оболенцев.
– Я сам учту свои искренность и раскаяние! – безапелляционным тоном отчеканил Штукатуров и, посмотрев на часы, встал, давая понять, что больше времени у него нет.
