Князь встал с сундучка, подошёл к стоявшему на коленях французу и протянул раскрытую ладонь. В которую «пособник» поспешно сунул монетку. Подойдя к окну, князь долго разглядывал продукт алхимических опытов.

– Мы не фальшивомонетчики, боярин. Потому это его умение мне без надобности. Чем ещё похвалиться сей фрукт может, более для нас полезным? – произнёс князь и кинул монетку французу.

Тот машинально поймал своё изделие и затрясся всем телом, а из его глаз градом посыпались слёзы. Он понял, что фальшивое серебро князя не заинтересовало.

– Так что ещё ты можешь предложить в обмен на жизнь, пират? – Мой голос заставил француза вздрогнуть. – Только не предлагай философский камень или эликсир бессмертия. Их у тебя нет, и никогда не будет. Твои предложения, алхимик!

Жан-Пьер поднял на меня заполненные страхом смерти глаза и дрожащим голосом произнёс:

– Да, у меня есть ещё кое-что. Но это очень страшное открытие, которое может повлечь многие смерти. А я против насилия.

– Ишь, пацифист нашёлся! С корабля пиратского. Так что ты там открыл? Рассказывай уж, или за борт ныряй. Выбор за тобой.

Француз закрыл лицо руками, несколько раз судорожно вздохнул и глухо произнёс:

– Если я смог сделать это открытие, то его сможет сделать ещё кто-либо. Рано или поздно. А я хочу жить. – Отняв руки от лица, посмотрел на меня и произнёс: – Я изобрёл новый порох, во много раз мощнее нынешнего, и ещё один состав, кристаллический, который от удара взрывается.

Я перевёл сказанное князю. Тот подошёл к французу и сел на стоявший рядом сундучок.

– Рассказывай, да с подробностями!

То, что говорил француз, я синхронно переводил князю. Узнанное повергло нас в шок. Вы не поверите, но этот смешно и жалко выглядевший человечек в своих поисках не существующего, с использованием примитивного, по нашим меркам, оборудования, нашёл способ изготовления бертолетовой соли и бездымного пороха. Уму непостижимо!!!

Князь встал, подошёл к столу, положил шпагу, взял бутылку и, расковыряв стилетом пробку, налил в чарку вина. Пальцем поманил Жан-Пьера. Тот, быстро вскочив, подбежал к князю, низко поклонился, принял из его рук ёмкость, хотел что-то сказать, но князь перебил:

– Погоди, француз, я говорить буду. Переводи, боярин!

Я и перевёл! Несчастный Жан и не менее несчастный Пьер, оба вместе и по отдельности, то бледнея от страха, то розовея от радости, получили качественную мотивацию на дальнейшую жизнь. Чтобы были они всегда вместе и не расстались друг с другом из-за одного на двоих длинного языка. По любому случаю болтовни с кем либо, даже о погоде или природе. В общем, молчание – жизнь!

– А теперь выпей и подожди на палубе, – сказал князь, а я перевёл.

Жан-Пьер, часто кланяясь и задом открыв дверь, вышел. Князь посмотрел на меня:

– Что делать будем, Илья? Этот человек – носитель секрета чудовищной важности и глобального значения. Даже его знание о грузе золота на бригантине ничто по сравнению с остальным. Его или сразу надо убивать, или прятать так, чтоб о его существовании вообще никто не знал и никогда не узнал. Вот задачка-то! Француз один живой с бригантины остался?

– Нет, с ним ещё мальчонку лет десяти нашли, сын капитана того галеона. Но он вроде как не в себе и плох очень. На его глазах отца пираты убили и всех остальных. И его сильно били. Я его к отцу Михаилу отправил.

– Плохо. Но мы с детьми не воюем. Выживет, его счастье, не выживет, значит так у него на роду написано. Как Бог решит. А к французу надо видака приставить, для контроля поведения. Людям объясни, что француз – лекарь знающий, в разбоях не участвовал, потому и помилован мной. Но находится под надзором и испытанием, и общаться с ним запрещено.

– Согласен, Андрей Васильевич, а видака твоего я проинструктирую, хорошо?

– Хорошо. Петруха!

– Здесь я, княже!

– Воевода тебе что-то сказать хочет. Выслушаешь и в точности исполнишь!

Холоп коротко поклонился и повернулся ко мне. На его молодом веснушчатом лице появилось выражение внимания и сосредоточенности.

– Видел, кто сейчас отсюда вышел? – Кивок холопа. – Вот с ним теперь, пока плыть будем, ты всегда рядом быть должен. Куда он, туда и ты. И чтобы ни с кем он не общался. А лучше, чтобы вообще пореже на палубе появлялся. Относиться к этому человеку как к почётному пленнику, с уважением, но строго. Говорить с ним можешь, если по-французски разумеешь. Так что бди! Всё понял?

– Понял, воевода! Есть! – ответил Петруха и выскочил за дверь.

– Ты, что ли, научил «есть» говорить, – удивлённо произнёс князь.

– Нет, конечно. Просто подсмотрели, как я перед тобой машинально, по армейской привычке раза два-три так вытянулся, да слово, при этом произнесённое, запомнили. Вот и обезьянничают.

– Интересно, а как стрельцы к отданию чести и строевой подготовке отнесутся? – потеребил бороду князь.

– Ага, сено-солома, да ещё с песней: «зелёною весной, опять же под сосной»

– «С любимою Ванюша встречается», – продолжил князь, и мы дружно рассмеялись. На данном этапе небольшая часть большой проблемы под кодовым названием «Француз» решена, о дальнейшем будем решать не сейчас. Жизнь хороша, а хорошо жить мы будем!

– Да, кстати, что там за раздачу дворянств ты устроил? – спросил князь, налив в кубки вино и подав один мне. – Зело удивлён и даже растерян от твоей смелости.

– Получилось почти спонтанно, княже, но, думаю, поступил я по отношению к Пантелеймону правильно. Может, какие протокольные тонкости не смог соблюсти, не знаю я их! Но думал я не только о нём. Там, куда мы приплывём, у тебя, князь, в окружении должно быть много людей с дворянскими титулами, для солидности. Ведь из Испании в Новый свет едут только дворяне, простолюдинов мало, да и вывоз крестьян короной запрещён. А у тебя выходит, что только простолюдинов с собой и привёз, а дворян под тобой всего двое. По их меркам всё равно, что нет. Умаление твоего высокого статуса герцога получается.

– Мне работники и воины нужны, а не толпа бояр, родовитостью кичащихся, – произнёс князь. – Да и не поехали бы они со мной, им и на Руси хорошо.

– Вот и сделают доны вывод, – продолжил я, – что княжество у тебя маленькое, вассалов почти нет. Потому у местного общества и может возникнуть соблазн тебя всерьёз не воспринимать, как худородного. Хоть ты и родственник наместнику. И статус твоих детей, Аграфены да Василия, от этого может пострадать. Да и наместнику, я думаю, будет не очень понятно, почему у тебя столь малая свита из дворян. Испанцы принимают по одёжке, даже если под ней и нет больше ничего, кроме грязного тела. Они заносчивы, обуяны гордыней древности своих родов и фамилий, впрочем, как и на Руси. А тебе, княже, похвастаться нечем. Ты извини, что резковато с тобой разговариваю, не сочти за оскорбление, но я больше знаю о том, что потом будет. И хочу, чтобы если не устранить полностью, то хотя бы ослабить негатив, что нас ожидает со стороны по сути чужих нам во всех отношениях людей.