Его сознание по-прежнему было затуманено, он не понимал ни кто здесь находился, ни почему это происходит. Он метался, пытаясь выбраться из веревок, а потом вдруг успокоился.

— Где я?

— В созданной богом природе.

— Вы?

— Да, но сейчас речь о тебе. И о том, что ты сделал.

— Но, черт подери, женщина, я…

Санки слегка дернулись, раздался громкий, четкий хруст льда.

— Вы с ума сошли, вытащите меня!

— Может быть, и вытащу. А может, и нет. — Она уперлась ногой в его колено и тихонько подтолкнула. Санки откатились дальше, чем она ожидала, примерно на восемь — десять метров от берега. Но веревка осталась у нее в руке.

— Я же провалюсь! Лед сейчас треснет!

— Чем раньше ты во всем признаешься и расскажешь, зачем ты это сделал, тем больше шанс на то, что ты не умрешь.

— Я не понимаю, о чем вы.

— Сара.

— Сара? Что с ней?

Она вернулась к камню и села.

— Господи, что я должен сказать? Что с Сарой?

Она налила себе еще чашку кофе.

— Я всего лишь немного поболтал с ней из вежливости.

— Я видела твой взгляд.

— Взгляд? О господи!

— Ты вернулся.

— А?

— И забрал ее у меня.

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Ты забрал две жизни, дьявольский извращенец.

— Я признаюсь в чем угодно, только вытащите меня на берег. Но я действительно не понимаю, о чем вы говорите.

— Это был ты. Я знаю, что это был ты, и поэтому ты здесь и лежишь. Ты один-одинешенек, потому что я хочу, чтобы ты признался в самом ужасном преступлении, которое только может совершить человек.

Она проверила, лежит ли диктофон в кармане куртки. Он все расскажет. Громко и четко.

И снова хруст льда, а за ним глухой удар. Под одним из полозьев появилась трещина.

— О господи, женщина… — всхлипнул он.

Она хотела знать, плакала ли Сара и поняла ли она вообще, что происходит. Ее дочь знала только любовь. Конечно, она даже не поняла, что нужно чего-то бояться.

— У вас на совести будет жизнь, подумайте об этом! — закричал он.

— В таком случае нас будет двое. И похоже, тебе это совершенно не мешает.

— Я ничего не сделал вашей дочери, послушайте же!

Она вылила в чашку остатки кофе. А потом повернулась и пошла прочь.

— Куда вы? Не бросайте меня здесь! Лед долго не выдержит.

Она обернулась:

— Нет, не выдержит. Санки уже начали тонуть.

Он снова попытался освободиться, а потом приподнял голову, стараясь поймать ее взгляд. Полозья провалились под лед наполовину, плуг с распятым на нем грузом висел криво. Он заплакал, начал жаловаться на боль в спине.

— Даю последний шанс, — сказала она. Кристаллы инея начали таять, пожухлая осенняя трава покрывалась капельками влаги. Она видела, что на льду появились новые трещины. Плуг накренился еще сильнее.

— Признавайся!

— Я ничего не делал вашей дочери, клянусь!

И снова гулкий звук и новые трещины во льду. Плуг качнулся назад, полозья санок исчезли в болотной жиже, ему едва удавалось удерживать голову над водой.

— Признавайся! — повторила она, когда лед опять треснул. Плуг сначала приподнялся, а потом рухнул в озеро с глухим бульканьем. Мужчина закричал и ушел под воду. Эмилия повернулась, чтобы уйти, и ей показалось, что она услышала крик под водой. И слова, сказанные для нее. Признание.

Двадцать семь лет не приглушили ее тоску. И не смягчили ненависть к тому, кто лежал на дне озера. Но теперь его нашли. Она прижала к себе мягкую игрушку, принюхалась… ничего. Когда-то от нее пахло Сарой. Но с годами запах медленно, но верно выветривался точно так же, как разлагались останки под водой. Их двоих больше нет на свете. Совсем скоро в дверь постучит полиция и задаст вопрос о плуге. Она сказала следователю, что плуг забрал человек, который ремонтировал крышу. В какой-то мере это действительно так.

Глава 51

Рино выбрал «Вольво», чтобы не привлекать лишнего внимания, хотя Томас неоднократно намекал на то, что эта машина как раз-таки привлекает внимание. Тридцатилетний бирюзовый автомобиль — редкий гость на улицах Будё. Из-за старых щеток стеклоочистителей видно было плоховато, однако плотное движение не позволяло машинам ехать быстро, так что Рино ориентировался по габаритам едущего впереди автомобиля.

Скорее всего, его ждет запертая дверь. Если Иду похитил именно этот Бергхейм, стоящий в лесной глуши дом был бы гораздо более подходящим местом для убежища. Тем не менее Рино решил заехать в дом в Мёркведе, пока его коллеги добираются до Свольвера. Похититель не мог оставить Иду одну. Если Бергхейм дома, то и Ида там.

Мобильный телефон, лежащий на пассажирском сиденье, звякнул от входящего сообщения. Иоаким. Завис у Рене до конца дня. Очевидно, чтобы избежать серьезного разговора. Рино следовало бы жестко отреагировать, но он понимал, что сегодня сына все равно не увидит. Он отправил в ответ «Ок», и на повороте на Хюндстадринген получил новое сообщение: А как там дела — вы выяснили, кто это сделал? Они ведь не говорили друг с другом о похищении. Внезапный интерес сына к делу, очевидно, был вызван попыткой проявить лояльность. Иоаким явно что-то скрывал.

Рино увидел номер дома, записанный в блокноте, и только в этот момент понял, что Иоаким вообще не спрашивал о похищении. По какой-то причине его гораздо больше интересовала опаленная голова его знакомого.

Глава 52

Гюру понимала: они выяснили только то, что у Эйнара Халворсена был сообщник и что Иду, по всей видимости, отвезли на «Хуртируте» в Свольвер. Корабль стоял у пристани три часа, а девочку похитили примерно за час до отправления из Будё. К тому же из Свольвера до Будё можно было добраться до конца дня, таким образом пророчество еще вполне могло сбыться. Все совпадало.

Трем сотрудникам поручили проследить связь между Бергхеймом и Эйнаром Халворсеном. Такую же задачу дали полицейским в Тромсё. Гюру была почти уверена в том, что их дорожки пересекались. И точно так же она была уверена в том, что Рино скоро сообщит, что Симона Бергхейма нет дома. Полиция Свольвера уже направилась к его лесному домику, примерно через полчаса они будут готовы действовать. Сама же Гюру предпочла находиться рядом с Эйнаром Халворсеном в тот момент, когда ей позвонят с докладом. Ей хотелось лично присутствовать при его низвержении, когда придет сообщение о том, что Иду нашли. Но сначала ему придется ответить еще на один вопрос.

Страшный ливень будто бы похитил дневной свет, отчего появилось ощущение надвигающейся осени. Во многих домах в округе горели лампы, но в доме Халворсенов было темно. Рино удивился тому, что Гюру предпочла еще раз посетить проповедника, а не поехала с ним к Симону Бергхейму. Она не стала ничего ему объяснять. Потому что и сама вряд ли понимала все до конца.

Теперь она сидела и смотрела на темное крыльцо его дома сквозь пелену дождя. И чувствовала, как на нее снова наваливается тоска. Ее жизненные силы казались гирляндой лампочек, гаснущих одна за другой. Постепенно ее сознание погружалось в беспросветную мглу.

Гюру влекла невероятная сила, и она ненавидела себя за это. Влекла сюда, к проповеднику. Несколько мет­ров до дома она бежала и, только войдя в коридор, почувствовала очень знакомый запах. Возможно, запах особых блюд, которые готовила Ребекка Халворсен, прочно въелся в стены дома.

Внезапно перед ней появился он. Голова чуть наклонена, заботливое выражение лица.

— Мы заметили машину и подумали, что это, наверное, вы.

Вообще-то это мог быть Рино или любой другой полицейский.

— Давайте присядем в гостиной, — сказал он, приглашая ее пройти. Никаких признаков того, что их последняя стычка хоть сколько-то его взволновала.

Ребекка Халворсен встретила ее ищущим взглядом, словно пытаясь прочитать по выражению лица и позе сообщение, с которым Гюру приехала.

— Мы не нашли Иду, — поспешила сказать она. Надежда