Но и эти переправы находились под непрерывным огнем дальнобойной большевистской артиллерии, из-за чего форсирование реки то и дело прерывалось для ремонта поврежденного мостового настила. Ни о каком графике продвижения, утвержденном планом «Барбаросса», при этом не могло быть и речи. Русская авиация свирепствовала в воздухе, и немецкие части, подтягивающиеся по дорогам к мостам, несли от ее действий огромные и неоправданные потери.

Да и на самом плацдарме дела шли не очень-то блестяще. Переправившиеся первыми кавалеристы смогли лишь сбить со своих позиций пограничные заставы и, потеснив куда менее многочисленную, чем северная, большевистскую пехоту, оседлать проходящие сразу за линией границы железную и шоссейную дороги. Остатки русской дивизии, прикрывавшей этот участок границы, частью отступали на север в сторону Бреста, а частью отходили на юго-восток к Малорите. Причем делали они это весьма неохотно, то и дело выставляя заслоны и густо минируя за собой дороги.

Переброшенная первой на восточный берег танковая рота 35-го танкового полка тоже не смогла ускорить продвижение кавалеристов и пехоты. Два легких танка Pz-II почти сразу после переправы были подбиты русскими противотанковыми пушками, а вслед за ними, один за другим, подорвались на противотанковых минах углубившиеся в лес по дороге три средних танка Pz-III. Причем один взрыв был настолько мощным, что многотонную танковую башню швырнуло выше верхушек деревьев, а обломки злосчастной «тройки» раскидало по лесу в радиусе примерно восьмидесяти метров. Напуганные всем этим остатки роты отошли к станции Знаменка и запросили дополнительную поддержку пехотой и саперами.

Эти проклятые леса оказались густо нашпигованными минами и кишели злыми русскими солдатами, стреляющими в немцев из-за каждого куста и из каждой канавы. И хоть на этом направлении у противника не было ни бетонных дотов, ни мощных танковых соединений, каждый метр продвижения давался немецким солдатам ценой большой крови. Продвинувшись не более чем на три километра вглубь русской территории, пехота и кавалеристы потеряли убитыми и ранеными не менее десяти процентов личного состава, и каждый последующий метр стоил им немалых жертв. Оборонявшиеся здесь русские подразделения то и дело уходили под покров леса, откуда бросались в короткие и злые контратаки. И тогда бой превращался в кровавую бойню с использованием штыков, ножей, саперных лопаток и даже кулаков.

Но тут намечался хоть какой-то успех, и Гудериан связался с генерал-майором Фреттер-Пико, который сменил убитого командира 24-го моторизованного корпуса генерала фон Швеппенбурга, и приказал 4-й танковой дивизией усилить атаки на правом фланге и, сбив русские заслоны, выйти наконец на оперативный простор, если так можно назвать узкую грунтовую дорогу на Кобрин, прорезающую болотистый лесной массив. 3-я танковая дивизия после переправы на восточный берег должна начать продвигаться на север, расширяя плацдарм и отжимая к окраинам Бреста поредевшие в боях русские части.

Большевики при этом тоже не дремали, и, как оказалось, с их стороны на стол были выложены еще не все карты. Полчаса назад, обнаружив скучившиеся на переправах в районе Коденя пехотные и танковые подразделения вермахта, они неожиданно нанесли по этому району удар своими «адскими органами», уничтожив все четыре наплавных моста, более тридцати танков и большое количество мотопехоты из состава подошедшей из резерва 10-й моторизованной дивизии. По свидетельству очевидцев, русские снаряды падали густо, словно капли дождя во время летней грозы, сметая с поверхности земли и воды все живое.

Огневому удару подверглась и станция Знаменка, где сконцентрировались успевшие переправиться немецкие резервы, и часть танков злосчастного 35-го танкового полка. В результате обстрела полк потерял поврежденными и уничтоженными машинами более половины от своего списочного состава. Глухой угол большевистской обороны оказался не таким уж безопасным для немцев, как предполагалось ранее, а руки у русской артиллерии оказались значительно длиннее. Наведение переправ через Буг надо было начинать сначала, отложив переброску на плацдарм танков и тяжелого вооружения до лучших времен.

Получив известие об этом налете, Гудериан рвал и метал. Ну как можно воевать в таких диких условиях с этими непредсказуемыми русскими! С начала войны прошло всего двенадцать часов, а казалось, что он воюет здесь уже целую вечность. Была б на то его воля, он отвел бы переправившиеся части на западный берег и постарался занять там жесткую оборону, приготовившись сдерживать неизбежный русский контрудар. Но имеющийся у него и до сих пор не отмененный приказ требовал наступления, наступления и только наступления. И он, Гейнц Гудериан, был вынужден словно поленья швырять в топку войны все новые и новые части, подтягиваемые из резерва.

22 июня 1941 года, 17:15 мск. Восточная Пруссия, ставка Гитлера «Вольфшанце»

Присутствуют:

– фюрер германской нации и рейхсканцлер Адольф Гитлер;

– начальник штаба верховного главнокомандования (OKW) – генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель;

– рейхсминистр авиации, президент рейхстага, премьер-министр Пруссии, преемник фюрера, уполномоченный по четырехлетнему плану, имперский лесничий Германии рейсмаршал авиации Герман Геринг;

– начальник военной разведки и контрразведки (абвер) адмирал Вильгельм Канарис;

– начальник главного управления имперской безопасности (РСХА), начальник Тайной государственной полиции (гестапо) – группенфюрер СС и генерал полиции Рейнхард Гейдрих.

Гитлер ворвался в помещение для совещаний разъяренный и жаждущий крови. Дымящиеся развалины Берлина взывали к отмщению, и поэтому первым под обрушившийся гнев фюрера попал бледный и потный Толстый Герман.

– Вы, Геринг, – с порога заявил ему взбешенный Гитлер, – ничтожество, наркоман, бабник, алкоголик, вы просто собачье дерьмо, а не рейхсмаршал авиации. Как вы могли допустить, чтобы большевики в первые же часы войны среди бела дня смогли разрушить мою столицу и уйти безнаказанными? Кто обещал мне и германскому народу, что ни одна вражеская бомба не упадет на территорию Германии? Геринг, когда русские бомбили Берлин, где было ваше хваленое люфтваффе? Мне уже известно, что в первых же сражениях на Восточном фронте русские разбили их в пух и прах. 2-й воздушный флот полностью уничтожен, 1-й и 4-й понесли ужасающие потери от русской авиации. Почему вы, Геринг, не погибли там, под бомбами в министерстве авиации, как Мильх, а стоите сейчас передо мной, трясясь от страха? Дайте мне ваш маршальский жезл, вам более подойдет погремушка шута!

Пораженный таким яростный натиском и не найдя что ответить фюреру, Геринг был растерян и напоминал сейчас мешок, набитый ватой. Он отступил от фюрера на два шага назад, спрятав за спиной свой маршальский жезл.

– Молчите, Геринг? – прошипел взбешенный Гитлер. – Что ж, можете молчать и дальше! Вы больше не рейхсминистр авиации и не мой преемник. Убирайтесь прочь в свое поместье, стреляйте зайцев, любуйтесь на украденные картины. Я не желаю вас больше видеть! И молите бога, чтобы следствие, которое определит степень вашей вины во всем случившемся, было к вам снисходительно!