— Добро пожаловать, мои дорогие! Все гости прибыли, можно начинать! — торжественно проговорила Оливия Гольдшейн.

Генрих Крауф

Как обычно прибыл к Гольдштейнам одним из последних — на обязательные светские мероприятия выделял минимум времени, поскольку переговорить с деловыми партнерами всё равно полноценно не удастся, а развлекать публику желания никогда не имел.

Но сегодня придётся.

К сожалению, информация о нашем с Сабиной разрыве просочилась в прессу и светские львицы наточили коготки, готовясь пронзить моё сердце. Наивные. Оно непробиваемое, как экран на сверхмощном новом планшете, который мы готовимся выкинуть на рынок к ближайшим праздникам.

— Главное, никому не нахамить, — дал себе установку, выдохнул, бегло оглядел идеально сидящий чёрный костюм и пошёл навстречу полчищам претенденток на мои руку, сердце и кошелёк.

Дамы пока вели себя относительно скромно, чего нельзя было сказать об их взглядах. Вспомнил давно услышанное выражение «стрельба глазами» и подумал, что лет двадцать назад я вряд ли бы остался равнодушным к столь страстному желанию понравиться. Сейчас, привыкший к вниманию самых роскошных женщин, несколько разочарованный, я смотрел на них по–другому: наряды казались вызывающе дорогими и безвкусными, духи — отвратительно приторными, манеры — ужасающе дурными, а дамы — просто неинтересными.

— Такое ощущение, что чувство меры отказало сегодня нашим «ледям» совершенно, — озвучил мои мысли Жан–Жак Мийо, мой деловой партнёр и хороший знакомый.

Мы не были друзьми, но поддерживали приятельские отношения и периодически прикрывали друг другу спины, особенно в случаях столкновений с прекрасными, но озабоченными брачными планами дамами.

— Как раз думал об этом, — произнёс откровенно.

— Ты как, готов? Это всё — для тебя.

— Никакого настроения разводить политесы, дамы зря старались.

— Перестарались, — улыбнулся Жан–Жак.

— Не то слово. Ещё эти платья… Средневековье какое–то. Хотя, может, они специально наряжаются в этот ужас, чтобы у мужчин было желание поскорее их раздеть. Боюсь только, сгорая отнюдь не от страсти, — хмыкнул я, представив, как распаковывал бы стоящую невдалеке леди. Та была укутана в дикое количество слоёв ткани и так декорирована рюшами, что в какой–то момент я потерял нить беседы.

— Не ляпни при леди Оливии, она ввела моду на этот мрак.

— Да? Не знал. Спасибо, что предупредил.

— Будешь должен, — подмигнул партнер. — Слушай, я вот что тут подумал: если ты женишься и начнешь устраивать балы, твоя жена может ввести новую моду, желательно на что–нибудь прозрачное, обтягивающее и непристойно коротое. Приемы у Гольдштейнов многим давно осточертели, да и вряд ли молодые девушки разделяют страсть к этим саванам, расшитым килограммами камней. Как тебе идейка?

— Жан–Жак, я не планирую жениться в ближайшем будущем, давай лучше ты.

— Ты же знаешь, что я убеждённый холостяк. Даже не знаю, какой должна быть девушка, чтобы завлечь меня в брачные кандалы. Бррр! Нет уж, увольте! Минимум после вас.

— А меня тебе не жалко, да? Изверг, — хмыкнул я. — Ну, значит, будем надеяться, найдётся какая–нибудь отважная леди, не претендующая на наши с тобой конечности и ливер, и уделает этих старушенций.

— Тише! — шикнул друг. — Круг хищниц сужается, дамы уже почти выпрыгивают из платьев, подбираясь к нам. Что касается твоей идеи — это вряд ли. Женщины сильно зависят от мнения окружающих. Это мы, мужчины, революционеры по своей сути, а они испокон веков хранят очаг, любят стабильность и всё такое.

— А жаль. На такой я, может, и женился бы, — произнёс я нарочно громче обычного, чтобы подбирающиеся к нам акулы в юбках хотя бы притормозили.

— Нет, — Жан–Жак внезапно уставился в одну точку за моей спиной и замер, не дыша. Не успел я обернуться, чтобы понять причину воцарившегося в зале молчания, он выдохнул: — Ты на ней не женишься.

— Почему это? — искренне заинтересовался я.

Я всегда читал людей словно отрытые книги, тогда как меня считать было практически невозможно. Именно это качество помогло мне пробиться на самый верх, не имея за спиной поддержки в виде больших денег или влиятельной семьи.

Но сейчас без подсказки разгадать поведение Мийо не удавалось.

— На ней женюсь я, — заявил Жан–Жак, совершенно выбив у меня почву из–под ног.

— Что?

Не стал скромничать и бросать короткие взгляды, развернулся к сразившей Жана девице и внимательно её рассмотрел. Она словно подслушала наш диалог и пришла в совершенно удивительном наряде. Сдержанном, стильном, но при этом обворожительно манящем. Тончайшее мягко мерцающее кружево не скрывало обтянутую оркским шёлком девичью фигурку, оно подчёркивало плавность линий, будоражило воображение, манило…

Вздрогнул, сбрасывая наваждение. Всмотрелся в лицо девушки, лишь затем, с трудом оторвав взгляд от идеальных скул, прямого носика и естественно–красных губ, уделил время её спутникам.

Твою мать!

Адмирал Монро! И смотрит так хмуро, словно готов растерзать меня на миллиард кусков, если подойду к его сокровищу.

А я подойду!

— Это Татьяна Монро, — заметил я нейтрально, словно меня ничуть не тронула её красота.

— Да, она. Платье необычное, но самое главное моё требование она выполнила — оно хоть частично, но прозрачное, — тихонько хохотнул Жан–Жак. — Прелесть.

— Но нарядилась–то она для меня, — без тени сомнения заявил я.

— Не факт, дорогой друг, не факт. Насколько я помню, эту барышню интересует только медицина, — бизнесмен резко замолчал, не желая выдавать информацию конкуренту.

— Медицина? — Я сделал вид, что впервые об этом слышу, хотя, разумеется, дело обстояло иным образом. Своих врагов я держу на виду, их семьи — тоже. Другое дело, что Татьяну сегодня было не узнать, и я очень нелепо вляпался, заинтересовавшись дочерью извечного противника на политической арене.

— Ладно, ты тут стой размышляй, а я пойду поприветствую господина адмирала, надо обсудить кое–что важное, — заторопился Жан–Жак.

— Размечтался! Я с тобой. И давай сразу договоримся… — Я придержал за локоть соперника.

— Да–да, как обычно: всё по–честному, никто никому не мешает, она сама выбирает, — нетерпеливо бросил Мийо, выдвигаясь в сторону девушки.

— Именно.

Татьяна Монро

Я стояла рядом с родителями и краем глаза следила за надвигающийся проблемой в виде двоих не поделивших меня бизнесменов. Красивые, уверенные в себе, богатые, такие одинаковые и, одновременно, столь разные. С

уровый, грубоватый, коренастый Генрих Крауф и весёлый, безумно обаятельный, худой, словно жердь, кудрявый Жан–Жак Мийо. Они притягивали взгляды всех женщин зала.