* * *

– Пожалуйста, милорд, не вертитесь. Так будет больнее.

– Не будет, – фыркает Даркхолд. – Твоя мазь – ерунда.

– Ничего не ерунда. Предыдущие ссадины уже почти зажили. Если бы вы не прятались от меня и дали снова их обработать, зажили бы быстрее.

Даркхолд ведет плечами. Ему не хочется обижать Олбрана, просто он ненавидит, когда прикасаются к спине.

– Много шрамов?

Прежде чем ответить, Олбран тяжело вздыхает.

– Всего несколько.

– Ты лжешь.

– Посмотрите сами. У вас сильное тело. Вы вырастете настоящим воином и магом.

– Отец убьет тебя, если узнает.

– Он на всю ночь уехал в деревню. Кажется, лорд ван дер Грим кого-то ищет. До рассвета он не появится, можете не переживать за меня.

Олбран набирает еще немного мази и щедро накладывает на две самые глубокие раны. Они не от хлыста, им больше месяца. Огненный кнут только растревожил едва затянувшиеся следы.

– Не расскажете, от чего они? – спрашивает Олбран.

Даркхолд равнодушно пожимает плечами, и на то, чтобы не шипеть от боли, уходят все силы. Раны от ножа с клинком из темного опала. Наверное, это дурацкое воображение, но ему кажется, что именно это лезвие режет больнее прочих. Только следы от него оставляют шрамы.

– Я уже десятки раз говорил вам и скажу еще. Вам не нужно здесь оставаться, Даркхолд. Вы можете уйти.

– Ты знаешь, что не могу.

– Вы боитесь, я понимаю. Но доверьтесь мне, милорд. Мы уедем, я смогу о вас позаботиться, вы ведь знаете. Я бы все отдал, чтобы у меня был такой сын.

– Ты знаешь отца. Он найдет тебя и убьет. А я не хочу, чтобы ты погиб. Ты – мой единственный друг.

То, с чем Даркхолд не может справиться: заставить себя уговорить Олбрана уйти в одиночку. Нрав отца не вредит управляющему, но только пока. Возможно, это лишь иллюзия, но кажется, с возрастом отец становится все неуправляемее. До сих пор он не использовал оружие, кроме проклятого огненного хлыста. Но с появлением ножа в коллекции…

Если Олбран уйдет, Даркхолд останется один.

– Вот и все.

– Спасибо, Олбран.

Даркхолд лукавит: мазь помогает, он чувствует. К утру от нее не останется ни следа, а ожоги почти сойдут – и отец сочтет это доказательством его силы. В следующий раз достанется сильнее, но Олбран этого не знает, и Даркхолд ни за что не признается.

– И еще кое-что…

Он едва не подпрыгивает, когда Олбран достает из кармана плаща небольшой сверток. Он еще горячий, бумага пропиталась от масла, а внутри – свежайший пирог с курицей. Такой вкусный и горячий, что кажется, в жизни просто нет удовольствия, сравнимого с этим. Но на самом деле Даркхолд просто давно не ел. Даже черствая краюха показалась бы лакомством богов.

Ему приходится взять волю в кулак, чтобы есть спокойно. Они давно играют в эту игру: Даркхолд делает вид, будто все нормально, а Олбран – что верит ему.

– Тебе пора, – говорит Дарк, когда небо чуть светлеет.

Он безошибочно умеет определять рассвет в ту же секунду, как тот вступает в свои права над Штормхолдом.

– Я зайду завтра, если он вас не выпустит.

– Будь осторожен.

Даркхолд опускается на пол и осторожно, чтобы не потревожить спину, заползает в привычный угол. Но ссадины и ожоги все равно ноют, и парень морщится.

Долго, кажется, целую вечность, Олбран смотрит на него. Даркхолд ненавидит этот взгляд: бессильной жалости. Он ненавидит жалость к себе, особенно от того, для кого хочет быть другом. Он знает, что Олбран обязательно найдет в себе силы улыбнуться. Но несколько мгновений, когда его собственная боль отражается в глазах мужчины, которого он считает куда более близким, нежели отец, невыносимы.

– Бабушка говорила, что когда болит между лопатками – это режутся крылья.

– Жаль, что у меня нет крыльев, – усмехается Даркхолд, закрывая глаза.

Тогда бы он улетел из этого замка навсегда.

Утром что-то случилось.

Я спустилась в столовую и поняла это по растерянной толпе: никто не спешил к подносам с едой, не занимал лучшие столики, не обсуждал грядущий день. Адепты и магистры лишь негромко перешептывались и словно все разом забыли, как завтракать. Из-за их спин мне не было видно, что происходит в столовой, но любопытство жгло изнутри, и я стала пробираться в первые ряды.

Увидев яркую шевелюру Ингрид, я пробилась к ней и с удивлением осмотрела совершенно пустую столовую. Ни еды, ни посуды. После того как закончился ужин, все убрали, а наутро просто не приготовили завтрак. Я даже сверилась с часами, чтобы убедиться, что не явилась раньше положенного, но это было совершенно лишнее: вокруг народ удивленно переговаривался.

– Пустите! Что вы здесь столпились?

Даркхолд с легкостью прокладывал себе дорогу через толпу. Адепты сами расступались, чтобы не быть снесенными перепончатыми крыльями. При виде Даркхолда внутри снова закипела злость, но, когда он вышел на середину зала и мрачно оглядел пустые столы, злость сменилась странной неясной тревогой. Выражение его лица сделалось таким… жутким. Я бы даже не смогла описать его, но нутром почуяла смесь из ярости, раздражения и… страха?

Темный принц боялся, глядя на пустые столы?

– Какого демона здесь происходит?! – рыкнул он.

Стоявшие к нему ближе всех, испуганно отпрянули.

– Где Олбран?! Олбран?!

– Я заходила к нему, – осторожно подала голос Ингрид, – но кабинет закрыт. Может, ему нездоровится?

Не говоря больше ни слова, Даркхолд направился прочь, и ни у кого не возникло и мысли последовать за ним.

– Как думаешь, что случилось? – спросила Ингрид. – Олбран никогда не забывал о столовой. Я еще не видела более ответственного человека, чем он. Вся школа держится на Олбране, он отвечает за все, от стирки до безопасности…

– Может, и впрямь стало плохо? – пожала плечами я.

Хорошо, что приютская жизнь научила не зависеть от сытости. Многие адепты выглядели совершенно потрясенными разбившимися надеждами на чашку кофе перед занятиями.

Надеюсь, с Олбраном все в порядке и он просто отлеживается у лекаря. Хотя немного странно, что питание всей школы зависит от одного человека. Адептов, конечно, не много, но… впрочем, о чем это я? Школа, в окрестностях которой водятся какие-то твари и то тут, то там разбросаны сгустки остаточной темной магии…