* * *

Германцев теснили. С востока наседали 2-й Кавказский и 22-й армейский корпуса. С юга наперерез им шел 3-й Сибирский корпус. Чтобы хоть как-то сдержать их продвижение и дать возможность своим главным силам спокойно, без боев отойти к границе, немецкое командование бросило в южном направлении, примерно с линии Сувалки-Бакаларжево, несколько частей. Эти части оказались меж двух огней и совершенно перемешались в обширных Августовских лесах с наступающими русскими колоннами. В результате получился слоеный пирог, в котором ни у кого нет связи ни друг с другом, ни со своим командованием. Где сам черт не разберет, в какой стороне противник, а в какой свои. Все хваленое превосходство германского управления войсками сошло на нет, шансы сторон уравнялись, и русские, как всегда ценой огромных лишений и жертв, смогли вырвать победу.

Самые тяжелые потери понесли сибиряки в западном районе сражения. Германцам же больше всего досталось от финляндских и кавказских частей на востоке.

2-я Финляндская стрелковая бригада наступала с юга, вдоль шоссе Августов-Сувалки. Входивший в ее состав 5-й полк примерно на полпути наткнулся на ожесточенное сопротивление германцев. Те занимали лежавший впереди фольварк Ольшанка.

Одна из рот 5-го полка, которой командовал штабс-капитана Рейман, атаковала неприятеля по совершенно голому, со всех сторон простреливаемому полю. Не было поддержки ни артиллерией, ни соседями. Плотный ружейный огонь беспощадно выкашивал цепи. Падали солдаты, падали офицеры. И это при том, что вовсе не слышно пулеметной стрельбы!

В конце концов, те, кто еще уцелел, не выдержали, попадали в сырую, пожухлую траву. Распластались на ровном, как сковородка, поле, пробуя врасти в землю, прикинуться мертвыми, чтобы, не дай бог, не нашла их вражья пуля.

Упал и Рейман, услышав зловещее вжикание над головой. Фух, пронесло! И как умудрился до сих пор пулю не схлопотать? Офицеров-то вон всех повыбивало. Попробовал поднять голову и осмотреться. Куда там! Пули так и защелкали вокруг. Зеленая фуражка хорошо видна в пожелтевшей траве.

Отполз в сторону. Фуражку долой. Эх, башка лысая, отсвечивать будет. Зачерпнув грязи, принялся мазать голову. Для верности водрузил на макушку пучок травы. Осторожно приподнялся.

Так, до немцев шагов шестьсот. Местность – открытее некуда. Больше половины роты уже полегло. Если отступать к опушке, и остальных перещелкают, как на стрельбище. Оставаться на месте тоже не резон. Пристреляются, и до вечера здесь не будет ни одного живого.

– Господин штабс-капитан, чего делать-то будем? – завопил невдалеке какой-то солдат.

Вгляделся в лицо, узнал. Козьма Теляпин из старослужащих. Тот самый, что постоянно судачил в роте о немецких корнях командира, кичась своим «исконно русским» происхождением. Германцев называл не иначе как «всякие Адольфы да Альфреды», прекрасно зная, что ротного зовут Альфред Адольфович.

Скинув траву с лысины, Рейман тщательно стер фуражкой грязь.

– Отсюда, Теляпин, у нас лишь два пути, – ответил громко, чтобы слышало как можно больше солдат. Стряхнул фуражку, нахлобучил на голову, поднял револьвер стволом вверх: – Туда… или туда. – Теперь ствол указывал вперед, и штабс-капитан заорал во всю глотку: – А ну, братцы, встать! Мы почти дошли! Еще рывок! За мной! В атаку!!!

Думал, если даже поднимутся, то не все. Но поднялись. Все. Неполная сотня солдат. И со штыками наперевес редкой цепью затрусили к немецким позициям. А там заметно заволновались. Германцы то вскакивали с мест, начиная примыкать штыки, то снова падали на землю под лающими окриками своих офицеров и открывали беспорядочный огонь. Только пули в этот раз почему-то шли мимо, все больше поверху. Руки у них трясутся, что ли?

Осталось двести шагов.

– Ура! – орет вдруг топочущий в стороне Теляпин.

– Ура! Ура! – летит по цепи, разрастаясь вширь, и Рейман сам не замечает, как подхватывает этот крик:

– Уррррааааа!..

А немцы встают и, бросая винтовки, тянут руки вверх.

Это что? Все? Победа?

С трудом верилось Альфреду в такое везение. Только что не видел выхода из критической ситуации, готовился проститься с жизнью и вдруг нате вам… Подарок судьбы, не иначе.

Еще сильнее пришлось удивиться, когда подсчитал, что взято в плен больше двухсот германцев, а из своих в последнем решительном броске не погиб ни один.

– Ваше благородие, вы ж спаситель наш, – рыдал перед ротным Теляпин, размазывая по щекам грязь и слезы. – Да я за вас теперича хоч в огонь, хоч в воду, куда прикажете…

Немного севернее Ольшанки в это время наступала 3-я Финляндская стрелковая бригада. Два полка шли без дорог, то просеками, то целиной редколесья.

Головной батальон передового полка слишком сильно оторвался от основных сил. Не встретив противника, пересек железную дорогу и шоссе Августов-Сувалки, после чего преспокойно, никем не замеченный углубился снова в лес. Зато другой батальон, двигавшийся следом на недопустимо большой дистанции, заметил на шоссе внушительную колонну германской пехоты, идущую от Сувалок. Повезло, что неприятель почему-то не озаботился боевым охранением. Роковая ошибка…

При батальоне была пулеметная команда.

– Занять позицию по обочинам! – быстро сориентировался командир.

Мало просто занять позицию. Это надо сделать скрытно, чтобы не спугнуть врага. В походном строю его и косить сподручнее. Начальник пулеметной команды Петр Левченко сразу это смекнул. Пусть он еще совсем неопытный, молодой унтер-офицер, но даром, что ли, его учили. Он докажет, вот увидите!

Местность будто на заказ. Высокие кусты с двух сторон дороги. А там, чуть позади, она поворачивает. Можно пересечь незаметно. Туда три пулемета, да здесь четыре поставить. Эх, не позиция, а сказка. Все как на ладони.

– Огонь открывать сразу после меня, – строго предупредил своих перед выдвижением. Заметил снисходительные улыбки старых солдат, погрозил тощим кулаком: – Смотрите мне, без выкрутасов. Спугнете германца, виноватых не пощажу.

Согнутые спины пулеметчиков, мелькнув на мгновение, скрылись в кустах. Умеют прятаться, черти. Лишь чуть заметное колыхание веток выдавало движение солдат. Ничего не подозревающие немцы продолжали как ни в чем не бывало топать в колонне на всю ширину дороги. Сколько их? Три, четыре сотни, а может, все пять? Какая разница. Сейчас пули всех и подсчитают…

Левченко сам лег за один из пулеметов, неторопливо заправил поданную ленту, передернул затвор. Сквозь рамку прицела вгляделся в серую массу людей.

– Маршируют что на парад, – пробурчал второй номер, нервно теребя патроны.

Опасливо покосившись на его подрагивающие пальцы, Петр зло зашипел:

– Ты мне ленту, гляди, не перемни, умник! – И снова уставился в прицел.

У самого ладони взмокли, со лба течет, рубаха к спине прилипла.