дружба такая? Это разве дружба? И, кстати, где его родители? Я за все эти годы ни разу не слышала, чтоб он про мать хоть слово сказал. Ты вот говоришь, что он талантливый, а что толку-то? Давно бы уж пристроился где-нибудь, раз такой талантливый. Вот ты у меня – настоящий талант. У нас в цеху у одной сын пьет, у другой не работает уже два года. Мне все завидуют, такой ты у меня хороший! Даже когда у этой своей жил… Кати, что ли? Все равно семью не забывал. А Барганов твой – шишка на ровном месте. И Димку с Сашкой он не любит, ни разу не поговорил с ними нормально, только кривится, когда они к нему с вопросами лезут. Не нравится он мне, вот что хочешь говори.

«Если б ты знала, что у этой «Кати, что ли» – ребенок от Барганова, а он, Валька, готов был признать его своим, то вообще бы с ума сошла», – думал Валька, но вслух только оправдывался. Что Андрею нужна помощь, что отказать ему Валька не может, потому что… Да просто не может.

После того как мать вышла из кухни, еще раз попросив говорить потише и с укоризной посмотрев на почти пустую бутылку, Барганов двинул по столу руку с рюмкой.

– Нальешь? Или мне уйти? – Он усмехнулся.

– Да ладно. Куда ты пойдешь? Ночь на дворе. И не обращай внимания, это она так, от усталости.

– Да ладно. Я ж знаю, что она меня не любит. Это нормально. Кто я ей? Не сват, не брат, не сын. Даже матери и отцы не всегда детей любят. Несмотря на. А ты Таньку помнишь? Вот ее папаша дочку любил. Только деньги он любил больше. – Андрей пошатнулся на табуретке и наконец принял из Валькиных рук бутерброд с «Одесской». – Я все ждал: скажет мне, что денег дает на бизнес. Я ради этого даже жениться был готов. А что? Танька красивая, необидчивая, легкая на подъем. Понятная. И ей нравилось, что девчонки вокруг пищат и в очередь становятся за моими платьями. Она отцу в уши лила, что надо мне помочь. Думаешь, врала? Да ни хрена! Я сам слышал пару раз. Я ведь у них дома часто бывал, ночевать оставался. Если гости у них были – за стол звали, знакомили со всеми. Это, говорит, Андрей Барганов, жених Та́нюшки. Простой парень, говорит, но и мы не дворяне, тоже с самого низу поднялись. И ржет. И хари эти жирные тоже. Лыбятся. – Андрей растянул губы в улыбке, вид у него был жутковатый.

Да что у Барганова случилось-то? Скажет он напрямую наконец? Двадцать штук – это явно не в рублях. Ограбили его, что ли? Но не Танька же и не ее отец! Вопросы Валька задавать не решался, да и не получилось бы: Барганов не останавливался, хотя с каждой следующей рюмкой речь его становилась все более ожесточенной и отрывистой.

– Говно какое эта ваша колбаса. – Андрей скривился. – Мы с Каплей такое не ели. Она вообще одни яблоки жрала. И соломку несладкую. А девочке я ветчину покупал или курицу варил.

«Снова девочка какая-то. И Капля. Странное имя, если это имя», – Валька даже не обиделся. Кто на Барганова обижается, тот рядом с ним и пяти минут не проведет.

– Есть щи, хочешь? – Валька подошел к холодильнику. – Че тут еще? Сыр. Сосиски.

– Не. Садись. И наливай. Слушай, а ты Таньку помнишь? Я спрашивал уже, да? Она мной гордилась. Я так думаю. Или не мной, а собой – что с таким, как я. А отец ее… Водил меня как собачку на поводке. Или осла. Морковкой перед носом машет, а откусить не дает. Надо, говорит, подумать, как это лучше сделать. Надо прикинуть. Посчитать. А потом, говорит, я тебя с людьми познакомлю. Мы, говорит, в Италию с тобой поедем. Ткани закупать, опыт перенимать. Как там производство поставлено. Я, дурак, верил. Загран собирался делать. Целую тетрадь расчетами исписал, модели рисовал. Только ему не нравилось ни хрена! – Андрей стукнул кулаком по столу, бутылка зашаталась, а лежащая на краю вилка свалилась Вальке под ноги. – О, баба в гости придет! Валь, а че у тебя с бабами? У меня вот Танька была, а потом Капля. Ты Таньку должен помнить, да? Я так и не понял, что случилось. Все нормально было, а потом как подменили ее. Истерить стала, слова ей не скажи. Заставила меня с работы уйти. Я дворником работал, мне за это в котельной жить разрешали. Она говорит: папа тебе найдет работу. Как, говорит, мне друзьям сказать, что у меня жених дворник? «Неприлично это, Андрюша». Неприлично! В общем, уволился я. Место в общаге выбил. Только она хотела, чтоб я все время рядом. Какая на хрен работа, если она то в кино, то на показ, то в клуб? Я шить почти перестал. Некогда! Пьянки-фуянки, какие-то мажоры рядом с ней, папины друзья на нее пялятся, чуть ли не за жопу хватают. А она только ржет. Я сказал ей пару раз, что обо всем этом думаю, а она обиделась, папаше нажаловалась. А я и отцу ее мог всю правду сказать. Я бы сказал! – Андрей потер лоб, в упор посмотрел на Вальку, махнул рукой: – Наливай!

Валька разлил остатки: себе на донышко, Барганову – с «горочкой». «Про Катю даже не вспоминает, – с необъяснимой обидой подумал Валька. – И напился уже, скоро его вообще развезет».

– Андрюх, я схожу матрас тебе притащу, чтоб ты смог лечь, как захочешь. – Валька, несмотря на протестующие жесты Барганова, вышел за дверь. Когда он вернулся, на столе стояла еще одна бутылка, уже открытая.

– Валь, я тут похозяйничал, сам достал, – Андрей пьяно развел руками и виновато улыбнулся.

– Да ничего, нормально. – Валька пожал плечами.

– Вот! – торжествующе засмеялся Барганов. – Видишь?! Ты же разозлился наверняка, что я тут без тебя по шкафам лазил! Но я сам об этом сказал, сам! И что? А то, что ты заткнулся сразу. И злость прошла. А потому что правда – она обезоруживает. Она такая, да. Несмотря на! Только, знаешь, я, когда с Танькой был, на отца ее смотрел и на тех, кто к нему в дом ходил… Я ведь, Ханкин, наблюдал за ними. Слушал внимательно, как они между собой. Присматривался. Как разведчик, – Барганов хмыкнул. – И понял я, Ханкин, одну вещь. Я, может, и жив до сих пор только потому, что понял ее. Знаешь, какую? – Андрей замер, с ожиданием глядя на Ханкина, но ответа не услышал. – Ладно. Я