– Я уверен, что теперь она меня ненавидит. Прежде я ее просто раздражал. Но сегодня она так посмотрела на меня… как будто на чужака.

Я думаю о том, как Макс когда-то заставлял Руби смеяться, успокаиваться, становиться самой собой. Как будто он был грузом, который был нужен ей для стабилизации ее внутреннего маятника.

– Не думаю, что она ненавидит тебя. Она просто сбита с толку, – говорю я, хотя понятия не имею, что на душе у Руби. Я все еще не знаю, что случилось с ними прошлой весной, что вызвало все эти перемены.

Смотрю, как Макс делает еще один глоток из кружки. Лицо его внезапно становится более серьезным и сосредоточенным. Но скоро он расслабится, плечи его поникнут, выражение лица прояснится, а пульс вернется к своему нормальному ритму.

– Я не рассказал тебе самое худшее, – говорит он и наконец-то поднимает на меня взгляд.

– Что? – спрашиваю я. «Это все-таки случилось?»

Макс продолжает:

– Ну, я сказал ей, что она заслуживает кого-то лучшего, чем Джон. А потом она убежала. Я не закончил разговор с ней. Мы знали, что вы все идете в душ, поэтому она побежала вверх по холму, к «Паркеру». Сказала, что ей нужно найти Джона. Я последовал за ней. Я хотел, чтобы она поняла, что именно я пытаюсь сказать или, скорее, почему я сказал то, что сказал.

Макс смотрит в свою кружку, избегая встречаться со мной взглядом. Он всегда делает так, когда ему не по себе.

– Добравшись до «Паркера», я открыл дверь – ну, знаешь, ту, которая ведет в душевую в подвале…

Я действительно знаю, какую дверь он имеет в виду. Мы оставили там Джемму и Джона, которые плескали друг в друга водой в тесной кабинке грязной душевой. Они были пьяны и не контролировали себя.

Макс откашливается.

– Руби стояла в коридоре перед душевой. Прямо перед дверью. Она даже не смотрела на меня. Когда я заглянул внутрь, Джон и Джемма были… вместе.

– В каком смысле – вместе? – уточняю я.

– Ну, они стояли под душем, голые, и я не могу сказать, что… и как… ну, понимаешь.

Я прерываю его:

– Руби это видела?

Если она видела Джона вместе с Джеммой, то обязательно порвет с ним. Другого варианта нет.

– Да.

Мы замолкаем. Макс допивает свой горячий шоколад. Он поднимает на меня взгляд, как будто я могу всё уладить. Он хочет, чтобы с его плеч сняли этот груз.

– А что потом? – спрашиваю я.

– Она убежала. Я пошел искать ее, но не нашел, конечно же.

Он отталкивает кружку прочь – словно в ней плещется отвратительный образ Джона, обжимающегося с Джеммой, и Макс больше не в силах это видеть.

– Похоже, ты не удивлена, – говорит он.

Я действительно не удивлена. Но не могу сказать ему почему.

– Нет, я удивлена, – лгу я. – Просто в шоке, вот и всё.

Если Руби видела Джона и Джемму, где она сейчас? Быть может, именно в этот момент она рвет отношения с Джоном? А где Джемма?

– Он просто сволочь, – говорит Макс, лицо у него мрачное и усталое. – Он обращается с ней, как с грязью. Обычно он выливал все это на меня, но я могу с этим справиться, я справлялся с этим много лет. Но как он смеет так обращаться с ней и считать, будто так и надо?

– В каком смысле – выливал все это на тебя? – спрашиваю я.

Я знаю, о чем речь – о вечной манере Джона общаться свысока, об оскорбительных насмешках. Но я хочу услышать, что скажет Макс.

– Не изображай дурочку, Малин. – Он пристально смотрит на меня. – Ты не можешь не слышать, как он говорит со мной. Он ненавидит меня с тех пор, как мы были детьми.

Я молчу.

– Я говорил об этом со своими родителями, – продолжает он. – Я не забываю такие вещи. Мы думаем, что он завидует нашей семье из-за всего, что случилось с его отцом, и отыгрывается за это на мне. Я никогда не думал, что это может распространяться и на других людей, особенно на Руби. Мне от этого тошно. Нужно было давным-давно остановить его. Но мне было жаль его, поэтому я ничего не делал.

– Ты расстроен, – говорю я. – Это понятно.

– Про ту вечеринку у футболистов на первом курсе. Я всю ночь был рядом с Руби, мы просто веселились вместе. Джон разозлился и сказал, что, если я не перестану разговаривать с ней, он скажет ей, будто я одержим ею, выслеживаю ее, что-то в этом духе… Не думаю, что она поверила бы ему, но я его услышал. Быть может, это еще одна причина, по которой она меня ненавидит – потому что иногда я просто открыто ее игнорировал.

Я смотрю за окно, на серые тучи, клубящиеся в небе, и предлагаю:

– Почему бы тебе не вздремнуть перед балом? Ночь будет долгая. Я найду Руби. Не беспокойся, всё будет в порядке.

Мне было нужно, чтобы Макс выдохнул. Он уже почти дошел до точки, и я не знала точно, сколько он еще сможет выдержать. Я вспомнила, что сказал Халед о той ссоре в больнице на первом курсе. О том, каким эмоционально нестабильным был Макс. Мне нужно, чтобы он успокоился. Нельзя допустить, чтобы он вмешался в мой план.

– Да, хорошо. – Макс встает, словно за время, проведенное на кухне, он что-то для себя решил. По крайней мере, его тревога утихла. Ненавижу видеть его таким – когда с каждым ударом пульса его тело все сильнее напрягается от выброса адреналина. – Я буду у себя в комнате. Сообщи мне, когда она вернется, чтобы я знал, что с ней всё в порядке.

Он выходит из кухни. Я стою, прислонившись к столику. Слышу, как открывается и закрывается дверь его комнаты, потом кровать резко скрипит, когда он с размаха валится на матрас.

Я думаю о том, что сказал мне Макс во время сессии на первом курсе. Как я могла забыть? Я была слишком поглощена экзаменами, измотана, устала от всех и хотела поскорее остаться одна. Но мне следовало прислушаться. Может быть, мы смогли бы решить нашу проблему уже давно. Может быть, Джона направили бы к психологу, или, по крайней мере, кто-нибудь из нас сказал бы ему, что не следует оскорблять друзей. И сейчас, сидя в тускло освещенной кухне, я понимаю, чего именно не видела в Максе. До сих пор я полагала, что это просто тревожное расстройство – диагноз, который я услышала от Руби. Что-то, с чем он родился; что-то, в чем он не был виноват. И он действительно не был виноват. Но кое-чья вина в этом была. Вина конкретного человека – Джона.

Экран моего телефона, лежащего на кухонном столике, озаряется мерцающим светом.

Х.: проверяю. все еще волнуюсь. напиши мне.

Несколько секунд я размышляю, потом набираю ответ: всё хорошо. готовлюсь к балу. увидимся вечером?

Почти сразу же мой телефон снова жужжит.

Х.: звучит хорошо. тогда и поговорим. ладно?

Я не отвечаю. Пока мою кружки в кухонной раковине, слышу, как отворяется входная дверь. Кто-то спотыкается о кучу обуви в прихожей и тихонько шипит, надеясь войти незамеченным. Я понимаю, что это кто-то из девушек; и по тому, как ботинки неуклюже стукаются в стену, мне становится ясно, что это Джемма. Она всегда была неловкой, в отличие от Руби – изящной, спортивной, тихой.