Я знала, что должна подыграть ему. Сказать, что это смешно. Но не сделала этого. Я хотела высказать Джону все, что думала на самом деле. Сказать ему, что он поступает подло и по-детски. Но я понимала, что остальные сочтут меня слишком серьезной, скучной и прямолинейной. Никто не хотел драмы. Никто не хотел разногласий в нашей компании. Я не могла рисковать тем, что потеряю их, поэтому попыталась успокоиться, расслабить напряженные мышцы.

Я посмотрела на Руби. Она вряд ли одобрит это. Вряд ли сможет посчитать это приемлемым.

Заметив, что я смотрю на нее, она наконец заговорила:

– Всё в порядке, М, у тебя не будет неприятностей.

Глаза ее умоляли меня оставить всё как есть. Она была на стороне Джона, и на краткий момент мне захотелось вытрясти это из нее. Руби намеревалась защищать Джона во всем, она не ставила под сомнение его поступки и мотивы. Так же, как моя мать вела себя в отношении Леви. Верность и слабость.

* * *

После обеда, когда все остальные упаковались в куртки и шарфы и направились сдавать последние в семестре экзамены, мы с Максом остались за столом одни.

– Макс, – сказала я.

Он поднял на меня взгляд, и я кивнула в сторону стула, который до этого занимал Джон. Макс посмотрел в ту же сторону и ответил:

– Не мое дело.

– Он превращает это в наше дело. Мы виновны в пособничестве, – возразила я, удивленная его беспечностью. Помимо друзей, единственным, что было для меня важно в Хоторне, – это мои отметки за учебу. Я знала, что Макс чувствует то же самое.

Он повернул лицо к огромному окну, выходящему во двор кампуса, и окинул взглядом студентов, спешащих по дорожкам. Он не стоил моих усилий. Он явно плевать на меня хотел, и я не собиралась тратить время на споры относительно дурацких поступков Джона. Я начала собирать свои вещи. Да, в «Гринхаусе» будет полным-полно народа, но, по крайней мере, там я смогу скрыться и от Джона, и от всех остальных. Я запихала в сумку конспекты.

Макс оглянулся на меня и сказал:

– Один раз он сделал это со мной.

– Сделал что? – спросила я. Мое терпение балансировало на очень тонкой грани.

– Ну, это было немного по-другому… В средней школе, когда мы были в выездном спортивном лагере. В последнюю неделю у нас проходило состязание. Только один из ребят в лагере мог стать капитаном. Джон хотел получить эту позицию, очень хотел. Мне было все равно. Мне не нужно было капитанство, однако это решали голосованием, и я получил больше всех голосов.

Я не могла представить его в роли лидера. Вот такого тихого, отстраненного Макса, которого я знала…

Он продолжил:

– В тот вечер я вернулся в палату и обнаружил, что кто-то измазал дерьмом мою постель. Оно было под простынями, везде… На следующий день кто-то назвал меня Капитаном Засранцем. Это прозвище приклеилось ко мне до конца лета.

Фу! Какими же отвратительными бывают мальчишки… Я не знала, что сказать. Я ждала, что еще скажет Макс. Но он снова уставился на студентов, которые спешно шагали через двор; чтобы сохранить тепло, они придерживали шарфы и воротники руками.

– Тогда я не знал, кто это сделал. Я не думал, что он может быть таким… подлым. Полагаю, теперь он меня уже ничем не может удивить.

Я снова села за стол, вспомнив кое-что.

– Что случилось с отцом Джона? – спросила я.

– Я не знаю подробностей, – ответил Макс. – Какое-то время из-за него у нас в семье все было плохо. Его поймали на незаконной инсайдерской торговле и отправили в тюрьму. Потом он развелся с моей тетей. Это было громкое дело. Кажется, сейчас живет в Бостоне… Новая жена, новые дети… Мы не видимся с ним.

– Значит, по-твоему, это делает поступок Джона нормальным?

– Нет, в этом нет ничего нормального. Но у него теперь нет возможности даже общаться с родным отцом. Тебе не кажется, что это может испортить любой характер?

Я ничего не ответила.

Макс крепко сжал в пальцах ручку, скулы его затвердели.

– Я научился позволять ему делать то, что он хочет. Не становись у него на пути, серьезно.

Я проигнорировала слова Макса, заметив в вестибюле столовой Руби. Если выйти сейчас, я еще успею перехватить ее по пути в «Гринхаус».

– Ладно, не важно, – сказала я, перебрасывая сумку через плечо и оставляя Макса за столом в одиночестве.

* * *

– Руби! – окликнула я, выходя из столовой вместе с порывом теплого воздуха. Она не остановилась и даже ускорила шаг, как мне показалось.

– Руби! – снова позвала я, уже громче, и бегом догнала ее, потянув за плечо и развернув лицом к себе.

Она остановилась посреди дорожки. Снежинки таяли на ее розовой шапке. Ничего не говоря, Руби настороженно смотрела на меня, потом раздраженным тоном спросила:

– Что?

– Руби, что происходит? Ты не злишься на него?

Она вздохнула, поправила на плече лямку рюкзака, потом скрестила руки на груди и обвела взглядом двор.

– Да, злюсь.

– Тогда почему ты ему ничего не сказала? Может быть, он послушал бы тебя. Ты же его девушка! А что, если профессора Роя уволят?

– То, что делает Джон, пусть останется на совести Джона. Он сам решает, как ему поступать.

– Серьезно?

– А что?

– Но это же полная хрень!

– А что я, по-твоему, должна ему сказать? Я не его мать. Злюсь ли я? Да, конечно, злюсь. Но не за то, о чем ты думаешь. Есть кое-что, чего ты обо мне не знаешь. Есть что-то, чего я не знаю о Джоне. Ты думаешь, будто знаешь всё, но это не так. Просто оставь всё как есть. Ладно?

Я никогда прежде не слышала, чтобы она так говорила. Это была не та милая, веселая Руби, которую я знала. Это была какая-то другая девушка, до этого таившаяся глубоко у нее внутри. Сердитая девушка, которой было что скрывать.

– Ладно, – сказала я, пытаясь успокоиться и понимая, что она начинает сердиться и на меня тоже. Я знала, что не могу потерять ее как подругу. Она была единственной моей прочной связью с этой компанией. Она была нужна мне. Мне нужно это уладить. – Если захочешь поговорить, то я всегда рядом.

Руби положила руку мне на плечо; взгляд ее теперь был скорее сочувственным.

– Спасибо, М, но я просто не готова говорить об этом. Но я люблю тебя за твое понимание.

Мне неприятно было слышать это, но я улыбнулась, взяла ее под руку, и мы вместе направились к «Гринхаусу». Я сменила тему, заговорив о том, как нелепо смотрится Джемма в своих дутых зимних ботинках. Мне нужно было развеять напряженность.

Я ненавидела то, как Руби утаивала что-то от меня, как она намекала на то и это, а потом отступала назад, точно дразнила меня, проводя черту и не давая мне узнать правду. Подпуская меня поближе, а потом увеличивая расстояние. Это был ее собственный способ контроля.