Впервые за эти пятьдесят дней в этом доме появился третий. Вот это качество — неприступность — ценила Алла в этом доме. Никто сюда посторонний не ворвется с цветами, шампанским, никто не притащит с собой свое настроение, не разбавит его твоим собственным и не заставит глотать этот постный коктейль. За эти пятьдесят дней она ни разу не произнесла слово «однообразие». С работы она возвращалась в этот дом отдыха — в это буквально «оздоровительное учреждение для практически здоровых людей» — немного утомленная, и лишь один человек, поддерживающий здоровый дух в этом доме, как рукой снимал с нее усталость…

И вот сегодня все изменилось. Сегодня сам страж ее спокойствия открыл общий доступ в этот дом. Нет, это не повод собрать вещи, но обстоятельство для легкого беспокойства: не задержалась ли она здесь дольше, чем положено?

Она чуть отошла от окна, чтобы гость, открывший дверцу машины, не увидел ее в этом мелочном интересе. Она правильно сделала, поскольку гость остановил свой взгляд на окне ее спальни, как будто Карпов по дороге домой рассказал ему все подробности содержания его любовницы: где, когда, как. Она похоронила слово «непристойность», когда в этом коротко стриженном человеке узнала Сашу. Она узнала бы его в любом обличии, даже негра, над которым она однажды посмеялась.

Саша на свободе. Он здесь. Он здесь и сейчас . Карпов — сволочь, подлец! Он держал в тайне настоящий план побега из тюрьмы (иначе как объяснить это чудесное воскрешение Котика?), а ей подсунул пустышку. И она дергалась от каждого его звонка, как если бы телефон был подключен к высоковольтному кабелю: «он не пришел», «я не видел его»; и здесь его нет, и там его нет — хотя его теперь знает каждая филиппинская собака, не попавшая на стол к повару. Она, помнится, сорвалась на Карпова: «Ты бросил его!» — а он осадил ее: «Ради тебя, что ли?» Он в открытую назвал ее дешевкой. Сейчас он привез Сашу ради кого и для чего? А может, Карпов от нее ничего не скрывал? Саша не доверял Карпову и сбежал со своим собственным планом? Но кто ему помогал? Кроме Рональда Кейна, не мог никто.

Алла отступила в конец комнаты. Легкий стук в дверь показался ей громовым раскатом. Она не смогла ответить ни да, ни нет. Стояла, ожидая даже не продолжения, а конца .

На пороге стоял Серж Карпов. Один. Но видимого облегчения это Алле не принесло.

— Выпей. Тебя трясет. — Он указал на мини-бар с минимальным ассортиментом: водка, вино, тоник, минералка. — Успокойся — о нас он ничего не знает.

— Какого черта, Карпов! — обжигающим шепотом взорвалась она, приложив руку к вздымающейся груди.

— Собирайся и уходи. Двери я оставлю открытыми.

— Что происходит — можешь объяснить?

— Долго объяснять, — ушел от ответа Сергей. — Да и тебе детали ни к чему: можешь сфальшивить при встрече… с ним.

Карпов вышел было из гостевой комнаты, но вернулся и, как показалось Алле, щелкнул хлыстом:

— Нам хорошо было вместе, правда?

Она машинально кивнула: да. Хотя ей впору было дернуться и взреветь. И все же она сумела отдать ему должное: Карпов не сказал — «мне было хорошо с тобой». Он был мужчиной, а такое признание звучало по-женски.

— Он видел меня.

— Он видел женщину в окне. Мою женщину .

Алла вняла совету Карпова, как будто не он, а ангел за спиной нашептал ей об этом. В дорожную сумку полетело нижнее белье, платья, майки, джинсы. Боже, сколько всего! Как будто собиралась остаться здесь насовсем. Она застегнула молнию и бросила взгляд на покачивающиеся в шкафу плечики…

Так не пойдет. Нужно закрыть дверцы шкафа и тумбочки, буквально заткнуть им рот, чтобы они не сказали о бегстве и не вызвали у Котика подозрение.

Рука Аллы потянулась к столику с «Джоем». Но она передумала брать духи с собой. Они не принадлежат ей. Это даже не подарок — это пригласительный билет.

Она повязала на голову косынку, скрывая под ней знакомую Саше прическу, и, подхватив сумку, вышла из комнаты.

Карпов убрал свою машину с пути и загнал джип в гараж. Нельзя было избавляться от «Мерседеса» путем поджога, например: полиции не составит труда определить по номерам двигателя и отдельным узлам его владельца, и тогда версия об убийстве Саши Котика лопнет, как мыльный пузырь.

Сергей вынес во двор рулон полиэтиленовой пленки, которой он укрывал на зиму газон. Отрезав кусок в пять метров длиной, он завязал крепкий узел на одном конце этого толстостенного рукава, другой конец раскрыл. В получившийся мешок они с Сашей втолкали тело Паршина. Завязав узел с другого конца, Карпов присел на этот тюк и похлопал по нему рукой:

— Можно не бояться протечек.

Как будто обращался к клиенту, на машине которого он поменял масло и сменил прокладку. И отмотал еще пять метров пленки…

Они не стали переодеваться, только сняли пиджаки. Карпов не стал удерживать Сашу, машинально шагнувшего в гостевую комнату, сохранившую тепло Аллы. Котик растянулся на кровати.

— Нужно поменять постельное белье. — Карпов стоял в дверях, облокотившись о косяк.

— Неважно, — отмахнулся Котик. — Я смертельно устал. Как будто марафон пробежал.

Он встал, принимая от Карпова рюмку водки. Бросив взгляд на столик, он подошел к нему и открыл духи. И вдруг сказал:

— Алле они не понравились бы.

— Все мысли о ней, правда?

— Правда.

— Скоро ты увидишься с ней.

Котик так и не стал перестилать белье — уснул на постели, с которой недавно поднялась чужая ему женщина.

Черкунов оставил свою «Ауди» за пару кварталов от места встречи и подошел к центральным воротам военного кладбища. Там его встретил человек лет тридцати пяти, раскинувший над головой черный, на две персоны, зонт.

— Илья Черкунов?

— Да. А вы?

— Рогожин, — назвался он только по фамилии.

Когда они обменялись этакими частями пароля, Рогожин провел Черкунова на территорию кладбища через просвет между двумя створками ворот. Там он сложил зонт, прислонил его к стене одноэтажного административного здания и жестом попросил Черкунова поднять руки. Он быстро и профессионально обыскал его, после чего указал рукой направление. Черкунов не сразу отправился в путь — сначала рассмотрел как следует этого человека. Рогожину сорок с небольшим. Этакий вечный возраст. Он будет выглядеть так же свежо через пять, десять лет. Наверняка он вел неспешный образ жизни, не перенапрягался на работе, выполняя тем не менее поставленные перед ним задачи. Он походил на особиста и, по сути, таковым и являлся. Брился он наголо, и голова его блестела так, как будто он сутками напролет стоял напротив МГУ и на удачу студентам подставлял свою голову. Черкунов даже представил вереницу студентов: парни потирают его лысину, девушки прикладываются к ней губами…