В армии их интересы не простирались дальше сытного обеда, возможности выпить водки или кумыса. Читали они мало, а на политзанятиях дремали, не задавая вопросов. Хотя Борис к ним тщательно готовился. Говорил о славных традициях Красной Армии, о героических рейдах красных конников и дальневосточных партизан. Как громили зарвавшихся японских агрессоров на озере Хасан.

Зная, что многое в этих материалах подтасовано, исторически неточно и смыкается с откровенной ложью, Боровицкий не задавался мыслью, верят ему или нет.

Начинали внимательно слушать, когда политрук говорил о колхозах, подъёме сельского хозяйства, заботах партии и товарища Сталина о крестьянах. Кто-то из молодых неожиданно задал вопрос:

– Правда, что из колхозов можно будет уходить и работать на земле самим?

Боровицкий едва не задохнулся от возмущения. За такие слова можно дорого поплатиться. Но что возьмёшь с туповатого крестьянского парня? Стал терпеливо объяснять, что коллективный труд – это шаг вперёд, люди на селе стали жить лучше. Не заметил, что начал пересказывать развесёлую киносказку о кубанских казаках. Сержант Савелий Балакин откровенно зевнул, а Ютов Антон засмеялся.

– Чего смешного? – вскинулся политрук.

– У нас в деревне ня так.

– Что у вас «ня так»?

– Да всё. Не платят ничего, а прошлой весной семенное зерно сгноили. Председатель со счетоводом пьют как мерины, а людям с этого одно мучение.

Остальные бойцы зашумели, поддерживая товарища. Видимо, в их деревнях дела тоже обстояли «ня так». Боровицкий благоразумно закруглил разговор. Боевые дела красноармейца Ютова оценил сам товарищ Жуков. Лучше не лезть в дебри.

Борис рос в благополучной семье адвоката. Закончил десятилетку, два курса университета. Затем его вызвали в военкомат и направили на шестимесячные сборы политработников. Отец ничем помочь не смог. Посоветовал:

– Соглашайся. Не сегодня-завтра объявят всеобщую воинскую обязанность, от армии не уйдёшь. Лучше уж офицером служить, чем простым солдатом.

– Сейчас нет офицеров, папа. И солдат тоже. Командиры и красноармейцы.

– Главное, войны нет, – веско заметил адвокат, переживший долгую Гражданскую войну, погромы и сумевший спасти свою большую семью.

Отец – мудрый человек. В армии было неплохо. Приличное жалованье, высылал деньги отец. Борис пошил хорошую форму, сошёлся с коллегами-политруками, легко знакомился с женщинами. В отпуск ездил в санатории Красной Армии, где хорошо кормили и было весело. Затем последовал перевод на Дальний Восток, и вот она, гора Баин-Цаган, раскалённый песок и пули навстречу.

Боровицкого трясло от напряжения и злости. На день Красной Армии он подарил комиссару батальона дорогой охотничий нож, приходил в гости с коньяком. Тот Бориса вроде опекал, но в свой круг не принимал. Приходилось быть рядом с ротным Назаренко. Пить простую водку (коньяка не напасёшься), слушать его солдафонские истории. Вроде подружились, но и это не спасло от лобовой атаки.

– А-а-а! – кричал, выплёскивая адреналин, бежавший навстречу неминуемой смерти политрук. – За Сталина!

Каким-то врождённым инстинктом Борис спасался от пулемётных очередей, бросался в песок и снова поднимался. Пули выбили клочья окровавленной гимнастёрки из спины красноармейца, он свалился как сломанная кукла. Не меньше десятка человек из роты остались лежать на склоне, убитые или тяжело раненые. Но Боровицкому пока везло.

Он влетел на бруствер траншеи одним из первых. Страх исчез, осталась злость. Она порой очень помогает. Борис не раздумывая бросился на японского солдата, тоже с винтовкой и штыком. Тот умело отбил удар, хотя был мелкий и низкорослый.

– Получай!

Боровицкий был физически крепкий, хотя и набрал лишний вес. Штыком он владел так-сяк, но сумел вторым ударом вонзить его под рёбра врагу. Выдернув, проследил, как японец сползает на дно траншеи и оглянулся вокруг, подстерегая опасность.

Рядом отчаянно дрались японские солдаты. Пулемётчик по команде офицера развернул «Гочкис», чтобы смахнуть длинной очередью хлынувших в траншею красноармейцев. Политрук, увидев чёрный зрачок массивного ребристого ствола, отшатнулся. Двое бойцов его взвода и японский солдат свалились, срезанные пулями. Чтобы спасти положение, офицер не щадил никого.

Строчка пулемётной очереди приближалась к Боровицкому, он понял, что увернуться не сумеет. Однако в бою всё может измениться за считаные секунды. Взводы смешались, рядом с пулемётчиком оказался сержант Савелий Балакин. Много чего повидавший забайкалец действовал стремительно и умело, словно большой хищник. Он понимал – только таким образом можно выжить и победить в стремительной схватке. Он выстрелил в пулемётчика и сразу же ударил штыком японского офицера.

Тот сжимал в руке пистолет «Намбу», сумев опрокинуть двумя пулями красноармейца, выскочившего на бруствер секундами раньше. Помкомвзвода Балакин опередил офицера, пытавшегося достать пулями и его. Штык воткнулся сверху вниз в основание шеи.

Были убиты те, на ком держался японский узел обороны. И хотя схватка продолжалась с не меньшим ожесточением, исход её был решён.

Какое-то время батальон Лазарева отдыхал в захваченных траншеях. Санитары эвакуировали раненых, их было много. В том числе пострадавших в ближнем бою. Японские ножевые штыки наносили глубокие колотые раны.

Красноармейцы пили воду, которая хранилась в канистрах, спрятанных на дне узкой песчаной ямы. Несмотря на жару, вода оставалась там прохладной. Вначале опасались, что она отравлена. Сержант Антон Ютов понюхал и заявил:

– Что, японцы – дураки, самих себя травить?

И большими глотками отпил сразу едва не литр. Канистру поторопились отобрать:

– Эй, нам оставь!

Некоторые бойцы украдкой от командиров пили из небольших бутылочек саке – рисовую водку. Хотелось снять напряжение. Большинство пить не решались – боялись отравы. Те, кто постарше, не желали дурить себе голову в таком ожесточённом наступлении. Из добротных солдатских ранцев телячьей кожи и сухарных сумок извлекали мешочки с галетами и вяленой рыбой. Тунец в консервных банках по вкусу напоминал свинину.

В японских ранцах хранилось также разное барахло, отобранное в маньчжурских деревнях: куски шёлка, изделия из серебра, монеты, накидки, расшитые золотистыми нитями.

– Драгоценные металлы положено сдавать, – громко объявил Назаренко.

– А шёлк?

– Берите, если не противно.

Ротный хлебнул водки, был оживлён и доволен результатами боя. Захватили много трофейного оружия, ему подарили часы, снятые с японского офицера, а комбат похвалил старшего лейтенанта:

– Молодец, рота смело действовала. Только сам под пули меньше лезь. Если что случится, кто меня заменит?

Назаренко широко заулыбался. Наконец признали заслуги, даже намекнули на повышение в должности. Юрий Фатеевич не слишком переживал за большие потери во время атак. Комбат не упрекнул, значит, всё в порядке. Он выпил с Боровицким ещё немного водки и хлопнул приятеля по плечу.