– Чего закис? Ты тоже воевал как надо. Не ожидал такой прыти от тебя. Даже японца штыком заколол. Потруднее, небось, чем свои брехливые политзанятия проводить.

Ротный командир Назаренко и политрук были одного возраста, варились в одной каше. С ним Боровицкий мог быть откровенным, как ни с кем другим.

– Людей много погибло. Рядом со мной падали. По-другому не умеем?

– А когда у нас служивых жалели? – отозвался Назаренко.

– Чушь собачья. С японцами ещё воевать и воевать, а у нас такие потери. Я был уверен, убьют меня. Вначале от страха ноги подкашивались, затем кое-как в себя пришёл.

Старший лейтенант поглядел на политрука внимательнее.

– Не расклеивайся. Нормально ты действовал и взводом неплохо руководил.

– Да забыл я в этой горячке про взвод. Никаких команд не отдавал.

– Зато они на тебя смотрели. Личный пример многое значит. Если бы ты залёг, то и взвод в песок бы зарылся. Ладно, пошёл я. Скоро снова вперёд двинемся.

К политруку подошёл сержант Балакин.

– Воды попьёте?

– Что? – не понял Боровицкий.

– Водой у японцев разжились. Хлебните, пока время есть.

– Давай флягу.

Страшный и странный день. Назаренко совсем по-другому с Борисом разговаривал. Савелий Балакин, который на политзанятиях демонстративно дремал, принёс холодной воды. 

* * *

Поредевшие стрелковые роты наконец соединились с танкистами.

– Вот так мы воюем, – повторял как заведённый Алексей Чурюмов, размазывая по лицу пот и копоть. – Вначале танки и бронемашины теряли, а затем ваш батальон ополовинили. Людей хоронить не успеваем.

– Ладно, угомонись, – перебил его командир батальона Пётр Лазарев. – Спасибо, что помогли.

Подошёл танковый комбат Зубов и бесцеремонно толкнул своего ротного пятернёй в спину.

– Отдохни, герой, и покури. Когда надо, позовём. А мы пока с товарищем Лазаревым обсудим что и как.

Совещались недолго. Танкистам подвезли снаряды, их срочно загружали в машины. Затем взялись за японскую батарею, которая торчала как кость в горле. Поднявшись по склону, три танка БТ-5 дружно ударили из башенных «сорокапяток». С другой стороны батарею обходила пехотная рота.

Основную часть батальона Лазарев пока придерживал. Зато вели непрерывный огонь «Максимы», собранные в один кулак. Длинные очереди с расстояния шестисот метров выстилали град пуль. Пулемётчикам пришлось туго. Они имели право самостоятельно менять позиции, но это не спасало их от снарядов.

Японский капитан, комендант укреплённого узла обороны, приказал сосредоточить огонь на русских танках и «Максимах». Два орудия развернули в одну сторону, два – в другую. Артиллеристы действовали умело. Вложили снаряд под брюхо БТ-5, проломили броню и вывернули колёса. Погиб механик-водитель.

Командир подбитого танка успел сделать ещё несколько выстрелов. Взрыв смял башню, из экипажа никто не выжил. Разнесло попаданиями два «Максима». Возле них остались лежать погибшие пулемётчики, расползались раненые.

На батарее поднимались разрывы танковых снарядов. Снизу летели трассы уцелевших «Максимов». Японцы несли потери, но стрельба 75-миллиметровых орудий лишь усиливалась. В этом капитан видел единственный выход. Отступать категорически запрещалось, русские уже взяли к вечеру более половины плоскогорья.

На место убитых и тяжело раненых артиллеристов тут же вставали другие. Людей пока хватало за счёт отступивших к вершинам солдат и офицеров. Сняли брезент, которым укрывали от песка «Гочкисы», готовясь к отражению атаки. Наблюдали, как русские позиции бомбят штурмовики. Фугасные стокилограммовки понимали огромные фонтаны песка и дыма.

Близкое попадание перевернуло лёгкий танк, из-под него выползал человек, отталкиваясь от земли локтями. Замолчали «Максимы», кажется, им тоже досталось от авиации.

Но штурмовикам разгуляться не дали. Их перехватили советские истребители, завязалась свалка. Скоростные И-16 подбили один, затем второй штурмовик. Остальные спешно уходили за линию границы, их преследовали пулемётные очереди. Японские солдаты смотрели в небо и переговаривались.

– Русские самолёты хоть и деревянные, но бьют метко.

– Раньше говорили, что у них вообще нет самолётов.

– У русских новый командующий, он такой же опытный, как и наши генералы. Атакуют со всех сторон.

И всё же наступила короткая передышка. Капитан смотрел на помощников-офицеров. Они оставались на своих местах, несмотря на ранения и контузии. Мундиры были изорваны мелкими осколками, усталые лица покрыты копотью. Старший сын капитана был такого же возраста, как эти офицеры, он служил на флоте. Хотелось сказать им что-то тёплое.

– Мы выстоим, я не сомневаюсь. Долг и честь дороже жизни.

Теплоты в коротких фразах не прозвучало. Однако то были не просто слова – подобного мнения придерживались все офицеры.

Вестовые разливали водку в походные стаканчики. Солдаты тоже выпивали свои порции. Дух единения охватывал защитников высоты. Перегрелись пушки на батарее и у русских танкистов. Можно перевести дух.

Разные люди находились в траншее. Японский капитан (три звёздочки на петлицах) был из числа старых служак, он воевал с русскими ещё в Гражданскую войну. Он мог бы не участвовать в этом походе, однако требовались деньги. Дочери нуждались в поддержке, одна из них собиралась замуж, младший сын заканчивал школу.

Несмотря на самурайский меч и слова о долге и чести, капитан не отказывался от небольших подарков, которые ему приносили подчинённые. Всё это отбиралось у маньчжур, а позже – у монгольских аратов. В обозе на отдельной повозке хранились полушубки, хорошая обувь, рулоны выделанной кожи, серебряная утварь из буддийских храмов.

В то же время капитан был честным человеком. Никогда не влезал в батарейную кассу и сомнительные сделки с покупкой фуража для лошадей. Солдат кормили по уставной норме, добавляя трофейные продукты. И всё же опытный командир батареи сделал ошибку. Не надо было лезть в эту войну. Никто не ждал, что русские будут так ожесточённо отстаивать монгольскую землю и подступы к своим границам.

Он старался не думать, что случится с семьёй в случае его смерти. Капитан знал, это волнует и старших по возрасту солдат. Молодёжь, в том числе офицеры, не слишком задумывалась о таких вопросах. Им была свойственна неоправданная жестокость.

Когда артиллерийская разведка взяла в плен двоих монгольских кавалеристов и русского красноармейца, лейтенант, заместитель капитана, предложил их зарубить.

– Русского отправьте в штаб дивизии, а с монголами поступайте, как хотите, – принял решение командир батареи.

Капитан не хотел никаких казней – к чему злить врага? Но от офицеров требовали решительности. В это понятие входила и беспощадность к противнику. Слухи о том, что командир батареи проявляет мягкотелость, могут вызвать нежелательную реакцию у руководителей. Кроме того, лейтенант был из дворянской семьи, имел связи. Парню требовалось попробовать на ком-нибудь свой фамильный дорогой меч, и капитан не решился отказать своему заместителю.