Он достал смартфон, записал номер Жени и перезвонил. На дисплее высветился входящий вызов, и Женя сохранила номер в контактах.

– Причем, если не ошибаюсь, там какая-то явная уголовщина, какая-то даже чертовщина вроде сатанизма была замешана, – задумчиво проговорил Алик Фрунзевич. – Но ничего не буду говорить, пока точно не разузнаю.

«А ведь вы еще не знаете о браслетике-змейке и о старухе на кладбище с ее ползучей веревочкой! Без чертовщины там точно не обошлось!» – подумала Женя, однако, само собой, не собиралась об этом рассказывать антиквару, и сменила тему:

– Собственно, я пришла по другому поводу.

– А ведь я знал, что вы придете! – Непроглядно-темные глаза Алика Фрунзевича слегка улыбались. – И, конечно, не по поводу Михаила.

– А по какому тогда? – насторожилась Женя.

– Да вы пришли за тем манускриптом, о котором я вам рассказывал, – победно сообщил антиквар.

– Вы ни о чем конкретно не рассказывали – вы просто намекнули, что меня манускрипты могут заинтересовать, – возразила Женя. – Но я не пойму почему.

– То есть вы пришли узнать, на что я намекал? – уточнил Алик Фрунзевич.

– Ну… да, – промямлила Женя. – Вообще-то именно так.

– А между тем я говорил не вообще, а имел в виду конкретную рукопись, которая имеет к вам самое прямое отношение.

– Что за рукопись?

– Дневник некоей Евгении Всеславской. У вас в роду была Евгения Всеславская?

«Моя прабабушка, твоя тезка Женя Всеславская, вела дневник в девичестве, да и потом, когда замуж вышла, тоже вела…» – словно бы зазвучал в ушах голос деда Саши, и Женя кивнула, чувствуя легкое головокружение от такого потрясающего совпадения… которого она, впрочем, ожидала:

– Вроде бы да, была, но я о ней ничего не знаю, кроме того, что она вела дневник. Но вам-то откуда о ней известно?

– Видите ли, я мемуарными манускриптами всерьез интересуюсь, – начал Алик Фрунзевич. – Самые интересные дневники собираю, оставляю в своем архиве. Чтобы уточнить какую-то информацию, читаю прессу тех лет. У нас в Областной библиотеке замечательные подборки, ну и в госархиве можно многое найти. И вот в «Губернских ведомостях» за 1875 год я случайно наткнулся на заметочку о том, что некая Евгения Всеславская исцелилась на могиле преподобного старца из Сарова. Собственно, заметка принадлежала перу репортера-атеиста, который высмеивал веру в то, что лежание на какой-то могиле может заставить человека с поврежденной спиной вдруг встать да пойти.

– А она что, исцелилась на какой-то могиле? – изумилась Женя.

– Вы не знали?

– Нет, не знала.

– И эта история у вас в роду неизвестна? Вашему деду, к примеру, неужели неизвестна?!

– Родители моего деда, которые могли об этом знать, погибли сразу после его рождения, – сказала Женя. – Его усыновили другие люди, и о Евгении Всеславской он узнал случайно – так же, впрочем, как и о том, что она вела дневник. Да и то до него дошли всего лишь обрывочные сведения. А про то, что вообще с ней в жизни происходило, о чем именно она писала, никто у нас не знает.

– Конечно, не знает, – кивнул Алик Фрунзевич. – Дневник ведь пропал из семьи. Даже не могу вообразить тех перипетий, которые пришлось ему испытать, прежде чем он попал в тот сундук со старым заплесневелым тряпьем, в котором я его обнаружил в прошлом году.

– Вы его прочитали? – взволнованно спросила Женя.

– В том смысле, что интеллигентный человек не должен читать чужих писем и дневников? – ухмыльнулся Алик Фрунзевич. – Тогда я не интеллигентный человек: я обязательно прочитал бы эту рукопись, как читал множество других старых манускриптов… да, прочитал бы – если бы это было возможно.

– А почему невозможно? – озадачилась Женя.

– Помните, я сказал, что нашел его в сундуке с заплесневелым тряпьем? Заплесневело оно от сырости, от множества дождей, которые мочили и тряпье, и засунутый между всяким барахлом дневник. Единственное, что в нем можно кое-как прочесть, это заголовок «Дневник Евгении Всеславской» на первой странице, дату – 1875, несколько строк там и сям, в том числе на последней странице, и упоминание о праведном старце из Сарова, которое встречается один или два раза. Именно это упоминание и позволило мне увязать Евгению Всеславскую, автора дневника, с той, о которой я читал в газетной заметке и которая исцелилась после посещения могилы праведника. Думаю, речь идет о Серафиме Саровском, однако канонизирован он был только в 1903 году, а до этого его называли всего лишь праведником, хотя истово поклонялись его праху, его могиле, его памяти и верили в их чудесную исцеляющую силу.

– То есть тетрадка вся размокла и совершенно нечитаема? – разочарованно проговорила Женя.

– Более того, несколько страниц там и сям небрежно вырваны – это видно, если перелистываешь те, что остались, – добавил Алик Фрунзевич.

– Но тогда… но тогда я не понимаю, почему вы стараетесь заинтересовать меня этой тетрадкой, в которой ничего невозможно разобрать? – удивилась Женя.

– Вы читали книгу такую – «Два капитана»? – с хитрым прищуром спросил Алик Фрунзевич.

– Ну да, конечно, – закивала Женя, – читала и перечитывала не раз. Это одна из моих самых любимых книг. Но я не вижу связи… А, ну да! Вы имеете в виду, с какими трудностями столкнулся Саня Григорьев, когда читал дневники штурмана Климова? Но Сане было жизненно необходимо прочесть эти дневники, чтобы найти экспедицию капитана Татаринова и доказать свою правоту. А мне…

– А вам неужто неинтересно хотя бы посмотреть на эту тетрадь? – вдруг разозлился Алик Фрунзевич. – Да если бы мне попались записки моей прапрапрабабушки, я бы до потолка прыгал!

Женя в сомнении посмотрела вверх:

– Я не допрыгну. Здесь слишком высокие потолки. Все-таки бывшее Дворянское собрание…

Антиквар расхохотался:

– А моя прапрапрабабушка вряд ли умела писать, так что и мне прыгать бы не пришлось! Но слушайте, Женя, вы, может быть, думаете, что эта тетрадка стоит бешеных денег? Я вам ее подарю! Безвозмездно!

– Но нет, но почему, но я… – растерялась Женя.

– Слушайте, – прищурившись, проговорил Алик Фрунзевич, – я с антиквариатом разных видов работаю с тринадцати лет. Это самостоятельно. А вообще-то я вырос в лавке моего отца, который вырос в лавке моего деда! И оба они были антикварами. А прадед мой был старьевщиком, то есть, считайте, тоже антикваром! Еще поискать надо человека, который столько знал бы о связи старины и современности, как потомственный антиквар! То есть как ваш покорный слуга. Мне случалось оказываться свидетелем совпадений куда более потрясающих, чем находка этого дневника – и внезапное появление вас в моем салоне. Я не сомневаюсь, что это вовсе не совпадения, а причудливое сплетение событий, на которые так горазда жизнь и в которых человеку никогда не разобраться. Это называется судьба, и тот, кто вовремя поймает путеводную нить, не просто успешно пройдет по лабиринту судьбы, но и совершит множество открытий.