Его холодная, порочная красота зачаровывала меня еще сильнее. Это притяжение было непреодолимым, как закон физики – так магнит неизбежно притягивает к себе стальную стружку. Оно было сильнее чувства опасности, сильнее страха. Все, что случилось с каждым из нас, пока мы существовали порознь, сразу утратило всякий смысл и значение. Возможно, такое чувство следует назвать любовью? Не знаю. В нем не было тепла или доверия. Только предопределенность древнего рока и сила желания.

Андрес склонился через борт и протянул ко мне руку.

Мне следовало вложить в его ладонь холодную связку ключей, развернуться и уйти. Но вместо этого я ухватилась за его ладонь, потом за другую руку и забралась на борт. Мы снова стояли лицом к лицу, наше дыхание торопилось и сбивалось в едином ритме, мы просто смотрели друг на друга и уже были одним целым, единой замкнутой системой. Никакой нужды в словах, вроде банального «Здравствуй!», у нас уже не было, слова остались в другом, лишнем и бессмысленном для нас измерении – он сжал мое запястье и повел в каюту.

Только на коротенькой лестничке я удосужилась заметить, что он слегка прихрамывает. Надо бы спросить почему, но губы пересохли, пришлось сначала их облизнуть. Андрес как раз положил руку на обшитую красным деревом дверь, а другой обнял меня за талию, пропуская вперед – наши лица оказались слишком близко, губы встретились, мы больше не хотели отпускать друг друга, срывали разделявшую наши тела одежду. Моя штормовка с хрустом улетела куда-то в сторону, пока я стаскивала за рукав его куртку, а пальцы уже впились в его тонкий кашемировый свитер, он сдернул мою простенькую клетчатую рубашку с такой силой, что пуговки оборвались и мелким дождем разлетелись по всей комнате.

Мы рухнули вниз на палас с пышным ворсом. Катались по нему, хрипло дыша, пытаясь высвободиться из одежды – этих последних оков цивилизации, и целиком предаться нашим диким, первозданным инстинктам. Джинсы застряли на бедрах Андреса, я не могла стащить их до конца. Моя рука уперлась в какую-то стальную конструкцию, закрепленную на его ноге, я заподозрила в конструкции еще одно адское приспособление для причинения боли, поспешно отдернула руку и хотела отодвинуться, но он удержал меня: опустил ладони на мои бедра и притянул к себе.

Моих усилий оказалось достаточно, его брюки соскользнули вниз, а белье на нем отсутствовало, его ладони ласкали низ моего живота, мы прижимались друг к другу все крепче. Мои ягодицы ощущали его кожу – глянцевую, абсолютно и непривычно гладкую даже на лобке. Новое ощущение всколыхнуло во мне горячую волну желания, Андрес окинул мои ненастоящие черные пряди, стал целовать обнаженную шею. Щекотно провел языком по изгибам ушной раковины, прикусил мочку уха. Моя спина изогнулась, я наклонилась вперед, позволяя нашим телам соединиться, растительность на моей вагине нежно касалась его беззащитной кожи. Я чувствовала себя дикой волчицей, забредшей в городской дом и готовой забыть дорогу обратно, повернула голову и впилась зубами в его предплечье, так что он вскрикнул, на коже остался глубокий след от укуса. Наши движения становились яростнее и жестче – любовный морок засасывал нас обоих, как черная дыра. Я была этой черной дырой, в которой начинаются и заканчиваются вселенные. Тот, кому удалось спастись, теперь лежит рядом со мною прямо на полу и продолжает дышать неровно и хрипло…

Прошло несколько минут или часов, словом, достаточно времени, чтобы я попыталась встать. Села, подогнув под себя ноги, откинула с потного лба волосы, подняла глаза и остолбенела…

Над громадной полукруглой кроватью весел мой портрет – «Владычица морей».

Картина помещалась между двух иллюминаторов, высокое синее небо оттеняло такой же голубой фон, белоснежные чайки, казалось, кочуют на полотно и обратно. Прозрачный люк в потолке наполнял каюту мягким, естественным светом, а обтянутые светлой кожей стены и покрывало цвета песка только усиливали впечатление. Девушка на картине выглядела более живой и счастливой, чем я сейчас.

Вынуждена признать, Олаф – потрясающий художник.

– Тебе нравится, Лени?

Если бы я умела находить нужные слова, как художник подбирает краски. Но я – всего лишь я, поэтому смогла сдавленно выдохнуть:

– Ага…

Андрес потянулся, перебрался с пола на кровать и с усилием стряхнул с ног джинсы. Теперь мне были видны не только кубики пресса, результаты эпиляции интимной зоны и тщательно прокачанные бедра, но и сверкающая стальная конструкция из спиц и полуколец, прикрепленная к его икре.

Я протянула руку к этой загадочной железной клетке, но так и не рискнула прикоснуться, опасаясь причинить ему боль, осторожно спросила:

– Зачем это?

– Остеосинтез. Я сломал ногу…

– Когда? – я пододвинулась ближе к нему и нежно потерлась щекой об его колено.

– Там, во фьордах. Вытряхивал улов из сетки, поскользнулся на одной рыбешке, свалился и ударился о камни, – он подхватил меня под руки, втащил на прохладные простыни – теперь мы снова лежали рядом:

– Какой ужас! Как же ты смог добраться до зимовья?

– На вертолете, – у меня едва рот не открылся от недоумения. Андрес отодвинулся, любуясь мною, как картиной, затем погладил меня по щеке и объяснил. – Я провалялся какое-то время в траве у реки, потом мой яркий жилет заметил военный летчик, меня подняли на борт вертолета, отвезли на базу и не отпускали, пока не оказали медицинскую помощь. Мне стоило больших трудов убедить их вернуться к зимовью, но тебя там не было. Лени, зачем ты сбежала? Сбежала от меня?

Я испытующе глянула на него, пытаясь увязать концы в этой истории, уточнила:

– А рыба?

– Какая рыба?

– Твой улов. Ты что, столько времени таскал его за собой?

– Нет. Нет, конечно, он остался там, около речки. Лени! Послушай, я искал тебя. Все это время искал. Я не знал, где ты! Счастье, что твой муж рассказал мне про эллинг…

– Мой бывший муж!

– Да, он сказал, что вы разводились, когда мы обсуждали сделку.

– Ты расспрашивал Олафа обо мне?

– Нет, не совсем. Когда я увидел это чудо, я даже свою яхту переименовал и стал расспрашивать о модели. Ты тоже думаешь, что нелепо – влюбиться в девушку с картины? – Я неопределенно пожала плечами, он тут же поцеловал меня в то, что оказалось ближе, продолжил: – Но герр Олаф ответил, что любая картина – всего лишь плод фантазии художника. Действительно, в жизни ты намного красивее! Мы с тобой были созданы, чтобы встретиться и остаться вместе, – он отодвинулся от меня и медленно провел указательным пальцем по моей шее, почти как скульптор, оценивающий совершенство собственной работы. – Признайся, что у тебя никогда не было такого умопомрачительного секса, как со мною?

Он посмотрел на меня немигающим змеиным взглядом так, что я поежилась, как от порыва студеного ветра, а на душе опять стало тревожно, и захотелось отодвинуться от него на кровати подальше. Наверное, мне никогда не по силам будет понять его до конца, мы остаемся чужими людьми, которых мало что связывает, кроме этой яркой, феерической телесной близости. Если вообще что-то связывает. Но Андрес действительно прав – он чувствует мое малейшее намерение, самый тонкий оттенок желания, когда дело доходит до секса, я сладко потянулась и улыбнулась ему.