— Да, конечно. Она у Златы, — мама шумно выдыхает, услышав ответ. — Я совсем ничего не понимаю, мам!

— Ничего, девочка, — переходит на иной тон. Обнимает меня и говорит, как с ребенком. — Мы справимся. За Риточкой я присмотрю, а ты отдохнешь пока. И работу бросай. У меня заказы на пошив и ремонт одежды идут. Деньги будут. Оплачу санаторий тебе, а потом…

— Подожди, мам, — отстраняю ее от себя. — Ты считаешь, что я свихнулась?

— Нет, что ты, доченька, — отнекивается испуганно. — Ты просто устала. Вот отдохнешь…

— Ясно, не поверила. И решила, что я с ума сошла на фоне депрессии? — вздыхаю я, а мама взгляд отводит. — А с Антоном так усиленно меня мирила, чтобы он безумную жену в руках держал? — догадываюсь я. — Ох, мам, — поднимаюсь на ноги.

— Куда? Не уходи! Прошу. Больше ни слова не скажу. Давай чайник поставлю? У меня пирожные есть, — квохчет вокруг меня, как наседка.

Впервые за последние сутки так тепло на душе становится. Мне не хватало мамы. Да хоть кого-то родного!

— Давай, только быстро. Злата и так целыми днями с Риткой, а теперь и на выходных я подругу загрузила, — хихикаю я и подталкиваю ошеломленную маму к кухне. — Какие пирожные?

— Бисквитные, с масляным кремом, — машинально отвечает. — Сейчас все будет, — спохватывается и хозяйничает у плиты.

Заваривает чай, ставит блюдца на стол, потом пирожные из холодильника достает и убирает пищевую пленку.

— Мамуль, я правду тебе сказала, — убедившись, что она села и не рухнет в обморок от моего рассказа, я возвращаюсь к беседе об Але. — Наша девочка жива.

Опять беру телефон. Показываю маме то же видео, но теперь комментирую.

— Ну, смотри. Разве сама не видишь, что Аля совсем другая, — тычу пальцем в экран. — Как она быстро бегает! Риточка ведь у нас еле ходит, да еще и осторожничает, держится. А на улице только за ручку.

— Научилась, — тихо спорит мама, но уже не выглядит столь уверенной.

— Да мы только недавно от тебя переехали! — фыркаю я. — Так, ладно, — перематываю запись, находя нужный кадр. — Вот!

На экране Аля крупным планом. Улыбается довольно, а на щечках проступают ямочки. Которых никогда не было у Риты.

— Как же так… — бледнеет мама. — Правда, не похожа. А улыбка… твоя. Точь-в-точь. С ямочками.

Откидывается на спинку стула и за сердце хватается. Подскакиваю с места, наливаю стакан холодной воды, подаю ей.

— Где ты нашла ее? А сейчас она где? Можно ее увидеть? — выпрямляется резко и морщится.

— Нельзя пока, — придерживаю ее, чтобы не встала. — Я случайно узнала о ней. Аля живет у чужих людей! В семье моего босса. Его считает папой, — зло цежу сквозь зубы.

— Но как же… — массирует область груди.

— Спокойно, ма. Я сама не знаю, что произошло, — признаюсь я. — Была сегодня у Антона, но он уехал…

— Куда? — тянет возмущенно.

— Что же ты, мамуль, не в курсе передвижений любимого зятя, — выдаю с сарказмом и обидой. — И о девице, которая у него в квартире живет, не знаешь? Я с ней сегодня познакомилась.

— Вот кобелина брехливая! — неожиданно ругается мать и ладонью по столу бьет. — Мне заливал, как любит тебя, как скучает. Какая ты неуравновешенная стала и выдумываешь все. По ночам, говорил, тебя с балкона вытаскивал, — прикрывает рот ладонью. — Я так боялась, что ты себе сделаешь что-то. Или Рите, — бубнит приглушенно.

— Чушь какая! — вскрикиваю. — Антону плевать было на нас! Он требовал, чтобы я дочь заткнула и спать ему не мешала. Тогда я Ритку одевала и закачивала на балконе. Она на свежем воздухе засыпала быстрее. И от козла этого подальше.

— Он сказал, что ты… — кивает на мою скулу, которая уже зажила, — …сама. В истерике с собой это сделала. А он помешать хотел.

— Мама, ну почему ты ему верила? — недоумеваю я.

— Потому что ты в такой депрессии была после родов. Страшно смотреть, — плачет. — Прости, доченька.

— Что еще тебе Антон рассказывал? — допытываюсь я. — Я имею ввиду, в тот день, когда я родила…

— Почти ничего, — сокрушается мать. — Сначала сказал, что ты хочешь, чтобы именно он на родах присутствовал, — а я закатываю глаза, уже не удивляясь его лжи. — И отправил меня домой. Я звонила ему каждый час. Не отвечал. И только на следующее утро сообщил о трагедии.

— Ты не приходила ко мне, — упрекаю ее.

— Антон не разрешал. Сказал, тобой специалисты занимаются. И посещения запрещены. Врачу какому-то трубку передал, и тот подтвердил, — дышит судорожно, и я заставляю ее сделать глоток воды. — Я ведь приезжала. В приемном покое не пустили. Акушерка пакет с вещами и продуктами для тебя забрала, а меня отправила.

— А ты видела, — делаю над собой невероятное усилие, чтобы произнести это слово, — …ее?

— Нет. Как? — пожимает плечами. — Антон только показал потом место, где камень с табличкой. И на этом все. А после выписки я с тобой была. Хоть Антон и заверял, что все в порядке, но я прибегала постоянно.

— Не было у меня выписки, — вздыхаю. — Антон не встретил даже. Девчонка одна подвезла домой.

— Я не знала. Даже дату он мне не сказал. А с тобой связи не было, — чуть слышно оправдывается. — Почему ты ничего не говорила мне, Снежа? Твердила, что все нормально.

— Ты ведь сама учила сор из избы не выносить. А проблемы решать с мужем в постели, — усмехаюсь я.

— Прости, — бледные щеки матери блестят от слез. — Я думала, что все делаю правильно. Но с тобой опять ошиблась. Как и с отцом твоим…

— Я поеду, мам, — взглянув на время, поднимаюсь я.

— Доченька, — следует за мной в коридор мама. — Возвращайтесь с Ритой? Ну, или если не хочешь в одном дворе с Антоном жить, то давай я к тебе приходить буду? С внучкой сидеть?

— Я подумаю, — неопределенно бросаю, накидывая пальто.

— Снежа, ты думаешь, Антон замешан во всей этой истории? Или в роддоме ошибка произошла? — заговорщически шепчет мама.

— Я не знаю, — на выдохе. — Но обязательно выясню.

— А что же ты делать будешь? В полицию обратишься?

— Семья, где находится Аля, обладает силой, властью и богатством. Мой босс купит всех, и тогда меня точно в психушке закроют, — переступаю порог. — Все, что мне остается — нянчить собственную дочь.

До тех пор, пока я не придумаю, как вернуть ее…

Снежана

Огромные металлические ворота отъезжают с неприятным скрежетом. Специальный механизм застревает на середине, но через секунду продолжает движение. Обхватив себя руками, я с опаской поглядываю на высокий забор из красного кирпича. Чувствую себя мошкой на его фоне. Придавят, размажут — и не заметят.