— Извини, Аля бывает несносной… — обращаюсь к Снежане, а сам на ребенка сурово смотрю.

Маленькая манипуляторша тут же губы надувает. И головку на плечо своей няне укладывает, будто не она только что ей прическу сменить хотела, а то и вовсе скальп снять.

— Все нормально, — отсмеявшись, защищает малышку Снежана. А у самой слезы проступили на глазах. — Это же ребенок, — носом в ее макушку утыкается, нежный детский запах вбирает, глаза прикрыв, но тут же выпрямляется. Будто испугалась, что дала волю чувствам при мне.

— Я тебе доверяю, — выпаливаю неожиданно для самого себя. — Я предупрежу охрану, чтобы вас выпускали беспрепятственно. И выделю водителя, который будет отвозить вас в парк и ожидать у входа. Но все-таки придется оговорить часы прогулки. В случае опоздания Макс сразу мне сообщит. Ты уж извини, обычная перестраховка, — поясняю быстро, боясь ее обидеть. — Но сегодня не успею все организовать. Давай завтра? — прищуриваюсь, сканируя ее.

— Как скажешь, — выдает Снежана с нескрываемой радостью и уголки губ вверх тянет. Опять обезоруживает.

Прячу эмоции за кашлем, будто поперхнулся. И, не прощаясь, вылетаю из особняка, нервный и взбудораженный. Осознаю, насколько неадекватно реагирую на свою подчиненную. Но как объяснить, что Снежана стала для меня ближе, чем жена? В духовном плане, разумеется.

Остываю немного только в машине. Но моему спокойствию не суждено длиться долго. Звонок Романа не предвещает ничего хорошего, поэтому вспыхиваю еще до того, как поднимаю трубку.

— Вадим, у нас тут некоторые новости из Варшавы. Птичка на хвосте принесла, — намекает пространно. И я понимаю: не телефонный разговор.

— Скоро буду. На месте расскажешь, где Лена накосячить успела, — догадываюсь сразу и завожу двигатель. Утро обещает быть недобрым. Лучше бы дома остался.

С ними…

* * *

Роман ждет в кабинете, устроившись в моем кресле. Нервно постукивает ручкой по поверхности стола. Привстает, когда видит меня, но я взглядом приказываю ему не суетиться. Сам сажусь напротив. Все-таки для меня Роман больше друг, чем подчиненный. Если бы не он, я бы не осилил управление компанией после смерти отца. Сожрали бы меня сразу — и не подавились. Мне и так на тот момент плохо было, а еще пришлось экстренно в дела вникать, пока Роман оборонял меня от акул и предателей. Столько лет прошло, а я до сих пор ему благодарен.

Однако его привычка держать интригу меня раздражает. Заместитель маринует меня «до готовности», изучает молча, словно готовит к худшему.

— Ну, что там случилось? — выдыхаю, расстегивая ворот рубашки.

— Елена наладила связи с владельцем крупной телерадиокомпании в Польше, — начинает Роман с якобы «хорошей» новости, но я-то знаю, что «птички», как он выразился, в нашем бизнесе только говно принести могут под хвостом. — И тот согласился заключить договор о сотрудничестве с нашим медиахолдингом.

Делает паузу, напряженно глядя на меня. Впервые он настолько растерян и озадачен.

— Не томи, Роман, в чем подвох? — откидываюсь на спинку стула и морщусь: неудобно. Вновь выпрямляюсь.

— Связи эти оказались слишком… кхм… тесными, — умолкает, слова подбирая.

— Объясни, — подаюсь вперед, опираясь локтями о край стола. Не сидится мне спокойно, да и понятно, почему: в такой обстановке не расслабишься.

Роман вместо ответа поворачивает ко мне мой же ноутбук. На весь экран развернуто фото, на котором красуется моя благоверная под руку с каким-то мужиком. Видимо, с тем самым «владельцем заводов, газет, пароходов». Выглядят они не как коллеги, а, скорее, как супружеская пара. Да и в антураже ни намека на работу: вечер, машина, ресторан…

— У нас тут наглядное пособие, — тяну я. — И кто рискнул в папарацци поиграть? — листаю файлы.

— Ребров наш, начальник одного из отделов. Попал в списки лучших журналистов и был командирован в Варшаву на конференцию, — объясняем зам. — Ну, а там… Видимо, выслужиться перед тобой захотел.

Рассматриваю Лену на изображениях. Она искрится вся, как новенькая монетка, и явно флиртует. Букет от кавалера принимает с кокетством. При этом выглядит по-настоящему счастливой.

Невольно вспоминаю, когда я ей цветы в последний раз дарил. В день выписки из роддома. Потом не до романтики было. Лена восстанавливалась, Аля кричала ночами. Я разрывался между обеими, но в итоге выбрал дочь. Жена сама оттолкнула меня замкнутостью и подозрительной отстраненностью.

Не знаю, в какой именно момент пожар между нами потух, но прямо сейчас я не чувствую ничего. Ни злости, ни ревности. Даже когда открываю фото, на котором чужой мужик мою жену за талию лапает.

Вообще пусто внутри. И это самое страшное. Равнодушие — начало конца.

— Старый он какой-то, — бросаю невозмутимо, изучая владельца телерадиокомпании. — Моложе найти не могла, — говорю так, будто собаку в хорошие руки пристраиваю.

— Сорок шесть лет, разведен, двое детей взрослых, — Роман, как компьютер, шустро выдает информацию.

— Ого, — поднимаю на него удивленный взгляд. — Ты когда успел справки навести?

— Тоже Ребров постарался, — цедит он. — Напрямую тебе фотографии прислал с припиской, — кивает на ноутбук. — Хорошо, я утром почту проверил и перехватил. Подумал, будет лучше, если я тебе скажу, а то дров наломаешь, — тараторит обеспокоенно. Пот со лба стирает, и хочется успокоительного ему накапать. — По сути, на фото только одна встреча. Что было потом — мы не знаем. Может, они после конференции поужинали, и он в отель ее подвез, а сам уехал.

— А может, и нет, — хмыкаю я. — Что же Ребров так недобросовестно сработал, — цокаю издевательски. — Пингвин, а не птичка.

— В любом случае, вам с Леной поговорить надо, выяснить все, а потом думать, что делать дальше… — вещает он что-то еще, пока я погружаюсь в размышления. Наглый щелчок пальцами перед носом резко возвращает меня в реальность. — Но, кажется, ты меня уже не слушаешь и не воспринимаешь, — догадывается Роман.

Опускаю крышку ноутбука с громким хлопком и сцепляю руки в замок.

— Поступим так, — озвучиваю вердикт. И обжалованию он не подлежит. — Позвони юристам и поручи им оформить развод. Задним числом, чтобы эти фотографии по имиджу моему не ударили в случае чего. Никакого раздела имущества, само собой. Лена уйдет ни с чем, собственно, как и пришла. С должности ее тоже уволить, — чеканю я. — Дочь должна остаться со мной, но, думаю, Лена свои материнские права защищать не станет, — рявкаю, вспоминая ее наплевательское отношение к Але. — Если задумает из вредности со мной судиться, то пожалеет, — чувствую, как в душе буря поднимается. За дочь порву!

— Подожди, не пори горячку, — Роман выставляет ладони перед собой. — Разрушить всегда легче, чем сохранить, — поучает.

Но я непреклонен. Ведь знаю, что нечего сохранять. Давно надо было расстаться. Сорвать пластырь — и отпустить Лену. Выбросить из своей жизни, таким образом освободив нас обоих.