– Все проклятые заговорщики! – процедил сквозь зубы Малюта.

– Ты можешь говорить понятней?

Иван пришел в себя, лицо порозовело.

– Откуда вы взялись? – спросил он лекаря.

Рингер ответил:

– Так Григорий Лукьянович прибежал ко мне. Приказал быстро собираться. Я спросил, в чем дело? Он сказал, что государю помощь требуется. Потом мы галопом сюда.

Иван перевел взгляд на Скуратова.

– А ты откуда узнал, что мне требуется помощь?

– Двое моих людей померли.

– Погоди, что-то я не пойму тебя.

– Вспомни, государь, из Юрьева вино прислали. В подвалах замка нашли, тебе в подарок и отправили.

– Помню. За обедом я отведал того вина. Хорошее, крепкое, терпкое.

– А до того как тебе кубок передать, я велел двум своим людям попробовать вино. Они хлебнули. Сперва ничего, а потом мне сообщили, что эти люди померли в страшных муках. Ты в это время был уже здесь, на подворье князя Ургина. Я за лекарем. Он только взглянул на трупы и сразу же сказал – отравление. А меня словно обухом по голове! Ты ведь тоже это вино пил. Ну и рванулись мы с лекарем сюда. Слава Богу, не запоздали.

– Так вино было отравлено?

– Да, государь, – ответил Рингер. – Яд действует не сразу, но убивает наверняка. Я удивлен, что твой организм справился с отравой. Это чудо.

– Нет, Курт, это не чудо, а прозорливость и опыт моей покойной матушки. Она с младенчества давала мне пить какую-то горькую настойку. Помню, противился, плакал. Очень уж гадкой она была. Только позже узнал, что мать давала мне понемногу яду, чтобы в теле появилась способность бороться с ним. Не напрасны были ее опасения и старания. Если бы не мать, лежать мне вместе с теми, кто помер от поганого зелья.

Князь Ургин перекрестился.

– Господи! Да что же это такое творится?

Рингер же проговорил:

– Вот оно что. Теперь мне все ясно. Прием яда в малом количестве давно практикуется не только на Западе. Твоя матушка спасла тебе жизнь.

– Кто привез это вино, Малюта? – спросил князь Ургин.

– Люди князя Курбского. Они и грамоту показали. На ней стояла печать наместника Ливонии. Надо бы найти тех людишек.

Иван Васильевич махнул рукой.

– Пустое. Их в живых уже нет, или далече они, не достать.

– Тогда надо Курбского брать и везти сюда, – воскликнул Скуратов. – В пыточной избе он расскажет, как хотел царя отравить, про свои сношения с литвинами, с Радзивиллом.

– Нет! – твердо сказал царь. – Андрей Курбский еще не выжил из ума, чтобы отравленное вино присылать чрез своих людей, выставлять напоказ собственную печать. Это не его рук дело. Кто-то воспользовался печатью Курбского.

– Прости, государь, – не унимался Скуратов. – Но за печать несет ответственность ее владелец.

– А если ее у Курбского украли?

– Так он должен заявить о том.

– Думаю, скоро мы получим такое заявление.

– А коли это все же происки князя Курбского? Ты же сам, государь, только что сказал, как легко мог уйти от ответственности ливонский наместник.

– Не верю я, что Курбский пошел на такое.

– Но ты не запретишь учинить следствие по этому делу?

– Тайное, Григорий.

– Ну а я о чем? Конечно, тайное. Сам поеду в Юрьев, землю грызть буду, но найду заговорщиков.

– Тебе в Ливонии делать нечего. Оставь это. Я передумал. Никакого следствия, ибо ничего оно не даст. Заговорщики наверняка хорошенько позаботились о том, чтобы скрыть все следы своего злодеяния. А вот то обстоятельство, что неизвестные враги подставляют Курбского под удар, очень интересно, как и странно.

– Тем более надо найти этих негодяев, – стоял на своем Скуратов.

Иван присел на скамье, сбросив шубу.

– Нет, Малюта. Не надо тратить силы, время и средства на пустое дело.

– Конечно, будет так, как ты скажешь, государь, но ты же сам говорил, что безнаказанность рождает куда более страшные преступления. А мы, получается, прощаем заговорщиков, решивших свести тебя со свету, нехристей, пошедших на смертный грех. Разве так можно?

– Ты плохо слушал меня, Малюта. Я не говорил, что не надобно наказать преступников, сказал лишь, что найти их не удастся, а посему и тратить время не следует.

– Тогда будем ждать новой подлости. Враги твои не угомонятся.

– Угомонись ты, Малюта! – Царь повернулся к князю Ургину, улыбнулся краями тонких губ. – Вот какой гость неблагодарный у тебя, Дмитрий! Приехал, нагадил в горнице.

– О чем ты, государь? Главное, жив. Вот и слава Богу.

Иван поднялся. Малюта бросился к нему, желая поддержать.

Царь отстранил Скуратова.

– Не надо. Я здоров. – Он взглянул на Ургина. – Поеду я, князь. О чем хотел, поговорили. Ты на подворье не затворяйся, почаще приезжай во дворец. Ты мне нужен.

– Да, государь. Завтра же буду.

– После полудня, Дмитрий. Вчера прибыло польско-литовское посольство во главе с Хоткевичем. С утра буду принимать послов. А потом встретимся.

– Хорошо, государь. Буду.

– Ну и славно. Курт, у тебя есть что-нибудь от головной боли?

– Да, конечно.

– Дай!

– Сей момент, государь.

Лекарь дал Ивану Васильевичу какое-то снадобье. Кирьян принес воды. Выпив лекарство, царь пошел во двор в сопровождении Ургиных. Вскоре небольшой отряд направился в сторону Кремля.

Несмотря на недомогание, царь приказал ехать не в Кремль, а на подворье митрополита. Он решил проведать Макария, хворавшего второй месяц. В сентябре, совершая крестный ход на память великомученика Никиты, владыка простудился и заболел.

На подворье митрополита царя встретили по чину, провели к Макарию. Разговаривали они наедине и недолго. Глава русской церкви был совсем плох. Иван Васильевич уехал из подворья святителя в настроении плохом, озабоченном.

Через несколько дней Макарий высказал царю свое намерение уехать в монастырь. Он сказал, что из-за старости и болезни больше не может исполнять обязанности митрополита.

Иван понимал, что этим сразу же воспользуются его противники. Они обязательно распустят слухи о том, что Макарий решил оставить митрополию не добровольно. К этому его принудил царь, показывающий свое пренебрежение к обычаям и традициям Русской православной церкви. Если не придумают еще чего-нибудь хуже.

Слухи распускаются легко, а бороться с ними трудно. Иван мог лишь просить Макария не оставлять митрополию. Он вместе с царицей и наследником вновь посетил подворье Макария. 21 декабря тот, ясно понимавший положение царя, согласился отменить свое решение.