Меньше чем через час мы дошли до огромной гранитной глыбы под названием Дикпа-Карнак, что примерно переводится как «черно-белый грех». Под ней проходит узенький туннель. Мы ненадолго остановились, и монахиня объяснила нам его значение: «Надо проползти сквозь туннель, чтобы символически пережить срок между смертью и новым перерождением, который равен 49 дням». Свен Гедин дал другое объяснение:

Нам не повезло: снег завалил туннель, и монахиня была в ужасе от того, что не сможет проползти по нему. Хотя наши тела уже молили об отдыхе, Церинг требовал поднажать и двигаться быстрее. Он гнал вперед своих яков свистом и понуканиями, время от времени бросая в них мелкие камушки. Мы поднимались зигзагом, через каждые 50 шагов мне приходилось останавливаться, чтобы отдышаться. На окружающих путь скалах во многих местах пилигримы сложили пирамидки из камней, миниатюрные подобия Кайлаша. Эти ориентиры, торчащие из-под снега, помогали нам не сбиться с дороги, несмотря на туман и вихрящийся снег.

Наконец горизонт изменил угол наклона, и идти вдруг стало легче: мы достигли седловины перевала. На большой глыбе, испещренной буддийскими и бон-мантрами, высился флагшток, удерживаемый кучей сложенных пирамидой камней. Длинные веревки с привязанными к ним цветными флажками соединяли его с другими шестами, вкопанными в землю. Как и у Шива-Цал, паломники должны оставить здесь что-нибудь от себя прежних. Они намазывают маслом камни и вжимают в его слой монеты, банкноты или пряди волос. Церинг показал мне место, где в скальные трещины были вставлены больше сотни зубов — обычай, который мне позже пришлось наблюдать на важнейшем паломническом маршруте бонпо, у горы Конгпо-Бонри. Когда солнце ненадолго рассеяло облачную дымку, паломники разразились радостными криками: «Лха гьяло, кики coco лха гьяло!» — «Боги победили!» Прекрасное предзнаменование! Искренне радуясь, мы дарили друг другу катха (белые церемониальные шарфы). Обе женщины и кхампа рассыпались в преувеличенных благодарностях за то, что я разрешил им присоединиться к нашему маленькому каравану, и уверяли, что Долма вознаградит меня.

Мы не могли себе позволить излишней самонадеянности, так как с севера снова надвигались тяжелые тучи. Мы начали спуск, который вначале привел нас к замерзшему озеру Тхукпе-Дзингбу, «озеру сострадания». Однако лед оказался слишком толстым, чтобы можно было пробить его и набрать священной воды, как велит обычай. К этому времени снег валил вовсю, и, видя перед собой не далее чем на 10 метров, мы стали осторожно спускаться по ступенчатому склону к долине реки Зонг-Чу. Приходилось осматриваться перед каждым шагом, но присутствие уверенно шагающих перед нами тяжелых яков, протаптывающих тропинку, здорово успокаивало. В долину мы спустились хмурые, от прежней эйфории и следа не осталось. Кайлаш опять скрылся из вида, долина была устлана острым, присыпанным снегом щебнем, а недалеко от монастыря Зутрул-Пхук нас застиг частый сильный град, заставив искать убежища в ближних пещерах отшельников.

Проснувшись на следующее утро, усталые и с затекшими конечностями, мы посетили неприметный монастырь Зутрул-Пхук, обязанный своей славой знаменитому аскету и мистику XI века Миларепе, который медитировал в одной из его пещер в течение многих лет. Миларепа был одним из духовных отцов буддистской школы Кагью и внес большой вклад в распространение тибетского буддизма — вопреки и за счет религии Бон, позиции которой в результате сильно пошатнулись. Буддизм должен был предъявить права на гору Кайлаш, чтобы продемонстрировать свою победу над Бон всем тибетцам. Этот конфликт нашел свое аллегорическое отражение в эпическом соревновании между Миларепой и мастером Бон Наро Бон-Чунгом.

Традиционная легенда Кагью рассказывает, что Миларепа, который был в юности наводящим ужас чародеем, пришел к Кайлашу, чтобы вызвать Наро Бон-Чунга на состязание, призом в котором должна была стать священная гора. После того как мастер бонпо был несколько раз посрамлен магическими умениями Миларепы, одному заключительному состязанию — подъему на пик Кайлаш — предстояло решить раз и навсегда, кто станет победителем. Состязание состоялось на месте монастыря Зутрул-Пхук. Наро Бон-Чунг пытался достичь вершины горы с помощью трюка шаманской магии — взлетев на своем бубне. Но когда до цели тому оставалось совсем чуть-чуть, Миларепа опередил его, перенесшись на гору с первым лучом утренней зари. Наро Бон-Чунг, охваченный страхом, соскользнул со своего волшебного бубна и рухнул на землю. Но Миларепа сжалился над поверженным соперником и не только предоставил ему новое место для жилья в виду Кайлаша — монастырь Тисе-Бон-Ри, — но также позволил ему продолжать совершать паломничество вокруг священной горы. Монастырь, уступленный Миларепой Наро Бон-Чунгу, до самой «культурной революции» стоял у подножия горы Бонри, в 30 км к востоку от Кайлаша. Этот миф символизирует для тибетцев победу новой веры над старой и подчеркивает терпимость буддизма тех времен. В настоящее время религия Бон практически исчезла у себя на родине, в Западном Тибете, и там ее представляют только паломники из Центрального и Восточного Тибета.

Переход от Зутрул-Пхука обратно к Дарчену был не в пример легче. Вдольдороги выстроились бесчисленные стены мани-камней, протянувшиеся на десятки метров, на которых были написаны и вырезаны миллионы мантр. Победителями оказались не только боги — наша группа тоже: ведь мы завершили свое паломничество, а снег и туман, омрачавшие наш поход, исчезли так же быстро, как и появились.

Я давно хотел посетить башню Миларепы, в особенности потому, что слышал, будто там еще можно увидеть первоначальные, оригинальные фрески. Однако Це-Гутхок, ныне называемый Секхар-Гутхог, находится в Лходраке, военизированной зоне у границы с Бутаном, полностью закрытой для туристов. Даже тибетцы и китайцы не могут въезжать туда без специального разрешения. Последним иностранцем, посетившим Секхар-Гутхог, был британский посол в Лхасе Хьюг Ричардсон, когда уезжал из Тибета через Секхар в 1950 г.