Завершив знакомство с подворьем, Норманн поспешил в терем. Почему жилой дом так именовали, он не знал, а выспрашивать не хотел во избежание новых упреков. На данный момент необходимо понять, куда он снова вляпался и что из себя представляет род Вянгинских. Надо выработать какую-то линию поведения от дружелюбного взаимодействия до полной отстраненности. В качестве «информатора» лучше всего подходил Ахмыл, который на самом деле оказался из достаточно известного впоследствии рода Трубецких. Он из московских людей и явно приближен к Ивану Калите, абы кого в Новгород воеводой и надсмотрщиком не пошлют. Как следствие, можно получить исчерпывающую информацию о новгородских и московских делах.

– Я могу сейчас пройти в трапезную и поговорить с гостями? – спросил Норманн у ключника.

– Какие гости?! Андрей Федорович! Все уже разошлись по домам! Завтра поговоришь, а сейчас пройди к отцу.

– Показывай дорогу, я здесь никогда не бывал.

– Вон слуга проведет, у меня совсем другие заботы, недосуг разгуливать по комнатам.

Однако слуга шустренько смылся, а через несколько минут в зал вошел серьезный седовласый мужчина.

– Я Михаил Симеонович Вянгинский, твой постельничий.

– Неужели я похож на инвалида?

– К чему вопрос?

– Свою кровать могу и сам приготовить.

– У тебя нет слуг?

– Почему нет, как раз есть. Все немцы, аккуратные и работящие.

– Это хорошо. Но я не понял твоих слов про инвалида и кровать.

Стоп! Норманн наконец сообразил, что понятие «постельничий» в это время может иметь совсем иной смысл. Как в случае с «кормлением», что происходило от слова «кормчий» и подразумевало управление, а не наживу.

– Мне непонятны твои обязанности.

– Я всегда должен быть рядом с тобой, передавать стряпчим твои приказы и следить за их выполнением.

– Это все?

– Нет. Я отвечаю головой за твою безопасность.

– По сути, ты адъютант?

– Не совсем так, у немцев Adjutant[14]только передает приказы своего господина.

– Я все понял, спасибо. Для начала покажи мою комнату, чтоб не тыкаться в двери слепым котенком.

– Тебе велено идти к отцу. Пошли, проведу.

– Веди. Кстати, ты сколько языков знаешь?

– Греческий, латынь, немецкий и датский.

– Латынь зачем выучил?

– Без нее никак. Все договора с иноземными торговцами пишут или по-гречески, или на латыни.

– Погоди, в Любеке пишут по-немецки.

– То Любек, и пишут готикой разве что для своих. Датские или фламандские дельцы сих знаков не понимают.

– А персы на каком языке пишут? – задал Норманн коварный вопрос.

– С ними толмачи – или греки или генуэзцы. Здесь, в Новгороде, есть Персидский двор.

– Неужели в городе много персов?

– Зачем много? Там уж семнадцать лет живет Шараф аль-Хаким Батини со своими людьми. Хорошо торгует, честно.

– Что за товар, если не может продать за семнадцать лет?

– Извини, Андрей Федорович! – захохотал Михаил Симеонович. – Не могу сдержаться. У него Персидский двор.

– Да нормально! Я не обижаюсь. Просто не знаю новгородской жизни.

– Это всем понятно, ты не отсюда, вырос и учился в Китае. Оботрешься, а я помогу.

– Как я понял, этот Шараф аль-Хаким Батини держит Персидский двор, где торгуют купцы из Персии.

– Верно. Караван приходит раз в год и через месяц возвращается обратно.

– Мне бы туда сходить, я по весне собираюсь в персидские земли.

– Это мы сделаем, невелика забота.

Что же, еще одна хорошая новость. Одно дело выискивать информацию в компьютере, поговорить с реальными персами – совсем иное.

Поднимаясь по лестнице, Норманн с интересом осматривался по сторонам. Разница с Любеком просто колоссальная. Если там голые стены крашены известью, то здесь прикрыты деревом, и не просто досками, а набран узор из плашек разных пород. Получилось некое подобие паркета из кусочков мореной березы различных оттенков, яблони, сосны и карельской березы. Второй этаж обшит липой, по которой мастерски вырезаны сюжеты из городской жизни. Прав был Максим, когда говорил о зачаточном состоянии абстрактного мышления. Резчик даже не пытался создать пространственную проекцию, фигурки людей и дома как бы налипают одна на другую. И с анатомией нелады, не соблюдены пропорции фигур, неестественные позы и полное отсутствие динамики.

– Заходи. – Михаил Симеонович без стука открыл дверь.

– Что-то ты, сын, загулял. Заждался тебя. Садись и ты, Михаил, устраивайся. На тебя опора, вишь Андрей наших порядков совсем не знает.

– Меня не учили новгородским традициям четырнадцатого века! – резко ответил Норманн. Но тут же спохватился и добавил: – Если счет годам вести от Рождества Христова.

– Летоисчисление ведут от основания мира! – назидательно поправил Федор Данилович.

– Но греки ведут календарь от Рождества, – не согласился Норманн.

– Нам греки с латинянами не указ. Мы живем на этой земле со дня сотворения мира, чтим законы отцов и счет годам ведем по их заветам.

– Непривычный для меня календарь, путаюсь.

– Потому и путаешься, что календарь неправильный. Вон магометане ведут правильный календарь.

– Никогда не слышал о таком.

– Их летоисчисление от хиджры, даты прихода Мухаммеда в Медину. А римский календарь никак не связан ни с Рождеством, ни с Пасхой.

– Зачем я тебе понадобился? – Норманн решил сменить тему.

– Одеть тебя надо, камзол да чулки хороши для Европы, а ты в Новгороде.

– Как скажешь. – Норманн решил не перечить по пустякам.

– Михаил, зови портного. А тебе, Андрей, следует бороду отрастить, негоже голым подбородком сверкать.

– Хорошо, – покладисто ответил Норманн. Все равно бриться нечем, а как сделать опасную бритву он не знал.

– Завтра с утра поедем к лучшим людям Новгорода. Ты наших обычаев не знаешь, сиди смирно, в разговоры не встревай.

– Кто такие «лучшие люди»?

– Ты забыл русский язык? Могу сказать по-немецки: Besten Menschen[15].

– Я хотел узнать, по какой причине они оказались в высшем разряде.

– Чудной ты, право. Даже путем спросить не можешь. Завтра навестим посадских бояр.

– Они сидят в особом здании?