сказал Кристофер, наконец вошедший в подвал, с ножом в руках и румянцем на щеках.

— Кристофер? — снова удивлённо спросила у мужчины Элиза.

— Стоять! — неуверенно крикнул он.

— Он ничего не сделает, — уверяла подругу Мона.

— Я сказал, — пригрозил ножом, — стоять!

— И до каких пор? — спросила Элиза.

— Пока хозяйка не скажет, что пора, — произнёс Кристофер, как тут же его ударили по голове.

— Это Вы? — Элиза обрадовалась усачу.

— Бежим! — крикнул он — и они вылезли через ту самую осыпающуюся конуру, чуть подходившую для чемодана и канистры.

В особняке, как ни в чём не бывало, таилась тишина и спокойствие, пока в подвале во всю бушевали и смех «мамы», и море из вина, и звуки пуль.

— Элиза? — со спины спросил у девушки Симон, уже вернувшийся с работы. — Это кто такие?

— Твоя мама в подвале утопает, — сказал усатый мужчина, указав на щель сзади и ехидно улыбаясь.

— Мама? — испуганно понёсся к шкафу, пока Мона искала спички по всей кухне.

— Сожжём это чёртово место, — сказала она, найдя коробок и побежав в гараж.

Троица, утянув на дорогу лодку, стала осматриваться по сторонам, как вдруг заметила во всю бунтующих вокруг особняка туристов, тогда же Мона высунула одну из спичек и, облив дорожку, начиная со входа в дом и заканчивая машиной Кристофера, бензином, закинула её — и дом запылал ярчайшим пламенем, а все вокруг захлопали.

— Горит ярче, чем солнце, — сказал один из прохожих.

Вот она, героиня сожжённых легенд, Каролина Клаусен, дочка знаменитого Сандера, погрязши в арманьяке, сгорает в собственной лжи.

— Это конец, — прокричала Элиза, крепко обнимая Мону, всю измазавшуюся в алкоголь.

— Это та самая француженка? — спросила женщина из пекарни, наблюдающая за тем, как сгорает особняк.

— Вроде, из Штатов, — ответили ей.

Пройдя по песчаному пляжу, троица прошла к воде с чемоданом и лодкой, встречая уже опускающееся солнце. Уставшие от сегодняшней суматохи они закинули вещи в старую лодку и, усевшись, оттолкнулись лежавшей палкой от дна — поплыли дальше к угасающему солнцу.

— Это всё? — спросила радостная Элиза.

— Всё, — ответила Мона.

— А я? — спросил сидящий на краю лодку и гребущий вёслами усач.

— А кто ты? — посмеялись девушки.

— Винсент, — потрогал усы.

— Художник? — спросила Мона.

— Предприниматель, — ответил он, — приехал сюда за рыбаками, но, — засунул руку в карман, — меня пригласили на мероприятие в баре, — достал пригласительное.

— У меня было похожее, — одновременно ответили девушки, отчего рассмеялись.

— Я думала, что приехала сюда к бабушке, а оказалось, что она уже, как год, скончалась, — рассказала Мона.

— Со стариками всегда труднее всего, — гребя вёслами, сказал Винсент, — жизнь у них ограниченная, родные бросают — так они и остаются с кошками у ног.

Плывя всё дальше к морю и не видя ничего, кроме воды и почти зашедшего солнца, ребята усомнились, в правильном ли направлении двигаются, ведь у всего вокруг не было ни начала ни конца.

— Ты рассказывала, что возлюбленный Каролины умер, — обращалась Элиза к Моне, пытаясь отвлечься от происходящего, — но это же и есть «папа», а он живой.

— Это же легенда, — ухмыльнулась, — не всё должно быть правдой, — стала разглядывать коробку у ног Элизы. — Но зачем тебе чемодан?

— Чемодан? — высунув со дна лодки, открыла его девушка и стала показывать все вещи оттуда. — Здесь есть всё, чем я дорожу: отцовские наушники с плеером, часы, комикс брата, сувенир в виде маяка и даже телефон, — наконец вынула его оттуда.

— Мяч? — удивился Винсент.

— Да, — неловко посмотрела на него, — задолжала приятелю.

— Телефон? — Мона включила его, выхватив у подруги из рук. — Удивительно, но есть связь.

— Значит мы недалеко от соседнего города, — задумался усатый.

— У тебя десять пропущенных, — передала Элизе телефон.

— Мона приехала навестить бабушку, я — по работе, а ты? — обратился к девушке Винсент, разглядывая её слезливые смотрящие в дисплей глаза.

Эта легенда, рассказывающая про волшебный напиток, возможно, вовсе и никакой и не вымысел, а правда о человеческом бытие. Мы, вечно работающие и прокладывающие путь к какому-то небывалому успеху, совсем не замечаем, как застреваем. Будь то угрюмый Карлинген, будь то манящий Париж, будь то перспективные Штаты или ваш маленький город — ничто не должно быть незначительным маленьким якорем на пути к вашей значимой мечте.

Застыл во мгновении

Я искала его годами.

Вглядывалась в каждый куст, осматривала всех людей на колясках, стучала в чужие двери, звонила на его домашний номер, использовав всевозможные комбинации из цифр, объезжала соседние города, разочаровывалась, когда не находила его следы от колёс, но набиралась сил и наконец прибыла в Карлинген — город его мечты. Но Вильгельм нашёл меня сам.

«Наш мальчик умер. Похороны в понедельник. Вильгельм будет рад тебя увидеть».

Известие об его смерти я получила в тот же день, когда мы с Винсентом и Моной плыли на любой видимый берег, как бы банально не звучало, «по смс-ке». Тогда всю дорогу на попутках я только и делала, что размышляла о том, как закончилась история Вильгельма, чем он жил и вспоминал ли меня все эти годы.

По приезде домой спустя день, обменявшись номерами со своими приятелями, я забежала в свой пустой дом, пронесла свой чемодан наверх в свою комнату, молча села с ним на свою постель, крутила всё то же кольцо на своём пальце и вспоминала недавний сон с участием мамы. Заглянула вниз: комки пыли, носки, теннисный мяч — ничего.

«Но может, когда-нибудь я проснусь, включу свет, загляну под свою кровать, найду там то самое кольцо, подаренное моим отцом маме, надену его на свой тонкий палец — и оно подойдёт, ведь вручил он его не из-за чувства вечной любви к ней, а из-за меня, лежавшей тогда в животе и толкающей маму в бок», — с горечью подумала я, сидев на полу и решая, идти ли на похороны, где никто, кроме мёртвого Вильгельма, меня не ждёт.

Ричард вернулся из больницы к полуночи и наблюдал за тем, как я, укутавшись в одеяло, всё же пересматриваю на кассете «Назад в будущее».

— Элиза? — с радостью на глазах подбежал он ко мне и прыгнул на диван в куртке. — Как твоя поездка?

— Безуспешно, — ответила я.

— Не нашла друга?

— Нашла, — монотонно отвечала я, — в понедельник похороны.

Лицо Ричарда, чьё выражение нельзя было передать словами, медленно склонялось к низу, а затем вовсе находило поддержку в руках.

— Мы же выбросили кассету, — перевёл он тему.

— Выбросили, — без каких— либо эмоций рассказывала я, — как и комиксы Арнольда, и его наушники, и плеер, что лежат у меня в чемодане, —