– Точно, – подтвердил Равиль.

– Как я уже сказала, вся информация о строении клетки хранится в ДНК. ДНК собирается в хромосомы. Когда клетки не делятся, хромосом не видно, а перед делением и во время него мы легко можем увидеть их.

– А зачем они нужны, эти хромосомы? – поинтересовалась Даша.

– Представь себе, что тебе нужно переезжать. Я в твоей комнате бывала. Если брать всё как есть, то наверняка что-нибудь потеряется в этом беспорядке. Поэтому мы укладываем вещи в чемоданы перед переездом. Так же и в клетке. Только для большего порядка в каждый чемодан-хромосому идут определённые вещи, чтобы легко найти нужную, если вдруг понадобится. Перед тем, как клетке поделиться, её ДНК удваивается, а затем по новым клеткам расходятся точные копии. Это понятно?

– Да, – хором сказали дети.

– Но если бы существовало только простое деление клеток, нас с вами бы не было на свете!

– Это почему же? – возмутился Равиль.

– Потому что при обычном делении – митозе – клетка создаёт свою точную копию. Все были бы одинаковые, и не было бы никакого разнообразия. Не было бы разнообразия – не было бы разных видов, не было бы эволюции, и, в конце концов, не было бы человека.

– А как же обеспечивается разнообразие? – поинтересовалась Даша.

– ДНК, как известно, это двойная спираль двух длинных-предлинных цепочек нуклеиновых кислот. В этих цепочках в виде генов записана информация. И одна цепочка соответствует другой.

– Как зеркальное отображение?

– Да. Или как две половинки одной молнии – каждому выступу и зубчику одной соответствует выемка в другой.

– Как в типографии! – воскликнул Женя и пояснил:

– Я недавно был в музее полиграфии. Так вот там узнал, что раньше на печатных станках стояли матрицы. Если на них посмотришь – чёрт-те что, ничего не поймёшь, всё наоборот, всё как-то навыворот, а если отпечатать с матрицы страницу – всё точно, как надо!

– Верно. Так вот, когда обычные клетки делятся, они получают по обе копии ДНК. Учёные ещё в девятнадцатом веке заметили, что при митозе каждая хромосома создаёт свою копию, и они расходятся по дочерним. А вот при мейозе, процессе созревания половых клеток, количество хромосом уменьшается вдвое – у человека, например, в обычных клетках 46 хромосом, а в половых 23.

– А, поняла! И когда половые клетки от родителей сливаются во время полового акта, количество хромосом восстанавливается! – догадалась Дашка. – Вот почему я и на маму похожа, и на папу.

– А почему я похож ещё и на дедушку с бабушкой, да ещё с разных сторон? – удивился Кеша.

– Дело в том, что при мейозе происходит ещё один процесс – обмен информацией. Две половинки хромосом склеиваются во многих местах между собой и меняются местами, то есть переходят из одной хромосомы в другую. И поэтому в каждой отдельной хромосомке оказываются гены и от мам и пап, от дедушек и бабушек и вообще от всех предков. А потом к этой новой хромосоме приходит другая с похожим набором генов, но от партнёра. И это, в свою очередь, приводит к ещё большему отличию следующего поколения от предыдущего. Так и обеспечивается разнообразие внутри вида. Поэтому мы так не похожи друг на друга.

– Вот вам теория Дарвина в кратком изложении, – с ухмылкой сказал Женя.

– Нет. Это не теория Дарвина. Всё, что я рассказывала до сих пор, это клеточная теория и начала генетики. Об эволюции мы ещё практически не говорили. Скажите, кто из вас знает об этой теории?

– Нам этого ещё не задавали, – оправдалась Умка.

– Я читал что-то об этом… – туманно пробормотал Кеша.

– Это теория о том, как произошли виды, – бодро сказала Даша, но потом добавила:

– Это всё, что я знаю…

– Всё с вами ясно. Нет ничего ужасного в том, что вы не знаете её. Как, впрочем, и, на мой взгляд, девяносто процентов человечества. Плохо то, что не зная деталей, не понимая сущности и не вникая, люди рассуждают о теории и даже отмахиваются от неё, как неправильной.

– Я слышал, что в теории Дарвина было много недостатков? – выразил сомнение Кеша.

– Вот-вот, об этом я и говорю. А в какой теории их нет? И что остаётся, если отвергнуть её? Вера в божественное создание всего живого за семь дней? Все эти религиозные догмы, не имеющие ни малейшего подтверждения, кроме «святой книги», якобы написанной под диктовку самого Бога. Вот уж где недостатков и ошибок на каждом шагу.

– Я согласен, что в этой книге полно недочётов, но ведь её писали люди, что с них взять. А главное – всё вокруг так сложно устроено, что даже трудно представить, что всё это могло произойти само по себе, без вмешательства Высшего Разума, – возразил Кеша.

– Конечно, гораздо проще принять, что всё создано Всевышним. И спокойнее – ведь где-то в душе теплится надежда, что там есть кто-то, кто в конце концов поможет и защитит, рассудит и воздаст по заслугам. Так и было на протяжении многих веков. Все просто верили. Но люди всегда были любознательны. Им всегда хотелось знать, что будет, а как это устроено, из чего сделано и так далее. И по мере развития человеческой любознательности стали накапливаться факты, которые трудно было уложить в общепринятую версию божественного происхождения. И Дарвин собирал эти факты по всему миру. И хотя он сам был верующим человеком, огромное количество данных его исследований говорило о другой возможности, о другом пути развития. Поэтому он ждал и накапливал свои данные целых двадцать лет, прежде чем опубликовать их. Он опасался эффекта, который его книга произведёт на мыслящих людей. Что его теория может отвернуть многих от идеи о божественном сотворении мира… И это несмотря на то, что он не первый стал говорить об эволюции.

– Нет? А кто же был первым? – удивилась Умка.

– Подобные взгляды высказывали многие, но в оформленную теорию осуществил это Ламарк. Он впервые сказал, что всё произошло постепенно, от примитивных форм жизни к более сложным.

– Тогда почему создателем современной теории считают Дарвина? – спросила Даша.

– Дело в том, что Ламарк не смог найти убедительного объяснения, почему происходит эволюция. Он считал, что в живом заложено некое стремление к совершенству, и это приводит к эволюции.

– А на самом деле?

– На самом деле эксперименты Дарвина и накопленные им во время путешествия данные приводили к совсем другим выводам.

– О каких, собственно, данных и опытах ты говоришь? – спросила Даша.

– Ладно, об этом чуть позже. А пока скажите, что будет, если всё потомство одной единственной бактерии будет выживать?

– Да ничего. Бактерии такие маленькие, их даже простым глазом не увидишь, – заявил Равиль.

– Женя, ты у нас с математикой дружишь. Подсчитай, сколько будет потомства через сутки, если известно, что бактерия в среднем делится каждые двадцать минут.