— У нас тут полезные ископаемые.

Хэл не выпустил руля, только на мгновение оглянулся и вскинул брови, удивляясь познаниям Робина.

— Oro y Plata. По-испански — «Золото и серебро».

Робин хотел присвистнуть. Получилось у него не очень.

На западе темнел лес Флатхед; только до него было далеко, и кто там пасся, на подступах к этому лесу, в бесконечных прериях — бизоны или обычные коровы, — Дачесс разглядеть не могла.

— А еще — верховья великих рек, — продолжал Хэл. — Все реки, что текут через нашу страну, начинаются здесь.

Водные ресурсы Монтаны не впечатлили Робина, присвистывать он не стал.

Возле указателя «Кэньон-Вью Бэптист» они свернули. Ну и где заявленный в названии вид на каньон? За окном тянулись всё те же бурые прерии.

Церковь оказалась деревянная, белёная; по коньку крыши трещины, колокольня низенькая — вполне можно попасть камнем в колокол.

— Всю Монтану исколесил, пока самую отстойную церковь нашел, да? — съязвила Дачесс.

Тесная парковка была уже почти заполнена. Дачесс спрыгнула на землю, огляделась, щурясь от солнца. Милях в пятидесяти мелькали лопасти ветряков.

К грузовику приблизилась старуха — широкая улыбка, печеночные пятна, обвислая кожа, словно земля уже тянула ее к себе, плоть была готова повиноваться, и только разум, этот упрямец, не сдавался.

— Доброе утро, Агнес, — поздоровался Хэл. — Это Дачесс и Робин.

Агнес протянула костлявую руку. Робин пожал ее с великой осторожностью, будто рука могла отвалиться и его тогда заставили бы крепить ее на место.

— Что за милое платьице, — похвалила Агнес.

— Старье, — выдала Дачесс. — Я думала, оно для церкви коротковато, а Хэл сказал, самое то, святой отец будет в восторге.

Агнес удержала-таки улыбку, не дала лицу вытянуться в гримасе крайнего смущения.

Дачесс повела Робина к церкви. Возле бокового окна толпились местные ребята — все как один с прилизанными волосами и умиленными улыбками.

— Сразу видно — умственно отсталые, — бросила Дачесс.

— А мы с ними будем играть?

— Нет. Они только и выжидают, как бы похитить твою душу.

Робин глядел снизу вверх, искал в ее лице намек на улыбку. Дачесс оставалась серьезной.

— Как они это сделают?

— Заморочат тебя всякими недостижимыми идеалами.

Дачесс пригладила волосы брата и подтолкнула его к детям. Робин несмело оглянулся, получил от нее ободрение в виде кивка.

— Стрёмное платье у твоей сестры, — сказала Робину девочка примерно его лет.

Дачесс сама шагнула к изумленным детям. Все пялились на нее, только девочкин взгляд скользнул мимо. Ага, понятно — смотрит на толстуху в бейсболке с лиловым козырьком.

— Это твоя мама?

У Дачесс в голове уже оформилась обидная фраза.

Девочка кивнула.

Робин взглядом молил: пожалуйста, не надо.

— Нам пора, — сказала Дачесс. Оскорбление пришлось проглотить.

Робин выдохнул.

Они заняли последнюю скамью.

Вплыла Долли на каблучищах и на волне парфюма; подмигнула Дачесс.

Робин сидел между ними, докучал Хэлу вопросами о Боге, ответов на которые не знает никто из живущих.

Священник говорил складно. Рассказывал о дальних странах, где воюют, голодают и оскверняют само понятие доброты. Дачесс не вслушивалась, пока он не перешел к теме смерти, пока не завел про новое начало и Божий замысел — его, типа, разумом не постичь, а потому и сомнения в нем недопустимы; он, типа, когда свершится, тогда всех и озарит пониманием. Робин слушал, завороженный. Дачесс отлично знала, о чем он думает.

Когда все склонили головы в молитве, перед глазами Дачесс всплыло лицо Стар, да такое ясное, умиротворенное, что она едва не закричала. На глаза навернулись слезы; Дачесс зажмурилась — она не даст им пролиться. Старик-священник заговорил снова. Дачесс стояла, низко опустив голову, с единственной мыслью: не заплакать, не потерять этот материнский образ, никогда не виданный наяву.

Крупная рука легла Дачесс на плечо — Хэл, утешитель хренов, дотянулся до нее через Робина.

— Катись к чертям, — прошептала Дачесс. — Все пускай катятся к чертям.

Она бросилась вон из церкви. Убежать подальше, туда, где не услышишь про вечные муки — потому что одно упоминание о них будто втаптывает человека в грязь.

Дачесс опустилась на траву. Надо отдышаться.

Она не заметила, что к ней идет Долли. Вздрогнула, только услышав над ухом:

— Симпатичное платье.

Долли уже сидела рядом с ней.

Дачесс выдернула пучок длинных травин, разжала кулак. Пусть траву унесет ветром.

— Не стану спрашивать, в порядке ты или нет.

— И правильно.

Дачесс покосилась на Долли: яркая помада, густо накрашенные веки, укладка. Юбка кремового цвета, джемпер густо-синий с глубоким вырезом, шелковое кашне. Столько женственности в этой Долли, что самой себе Дачесс представилась малявкой, а не девочкой на пороге юности.

— Сиськи для церкви у вас не слишком открыты?

— Это я еще в бюстгальтере. А если сниму — все прихожане попадают и вдоль нефа стопками улягутся.

Дачесс не засмеялась.

— Чушь он порет, священник. Чушь собачью.

Долли прикурила. Запах дыма почти перебил парфюм.

— Я тебя понимаю, Дачесс.

— Что вы понимаете?

— Было время — я так же сильно ненавидела. Порой ненависть обжигает хуже огня, верно?

Сигарета от ветра помигивала.

Дачесс выдрала еще клок травы.

— Ни фига вы обо мне не знаете.

— Знаю. Ты еще слишком юная. Мне пришлось состариться, чтобы понять.

— И что ж вы такое поняли?

— Что я не одна на свете.

Дачесс поднялась.

— Ну а мне это и сейчас ясно. Я не одна — у меня есть брат. А больше мне никто и не нужен — ни Хэл, ни вы, ни Бог.

* * *

Биттеруотер представлял собой россыпь построек из бетона и стали. Витрины были залеплены флаерами: бары, гастролирующие рок-группы и дешевый алкоголь. Двадцать миль от Кейп-Хейвена перпендикулярно побережью. Общее впечатление: фатальная ошибка при выборе места для этого населенного пункта.

Уок далеко не сразу отыскал нужный адрес. Пришлось миновать промзону: грузовые контейнеры, мини-склады, продуктовые хранилища.

Офис Марты Мэй находился в одноэтажном торговом центре на самой окраине, уже при выезде на трассу. Был стиснут между химчисткой и мексиканской закусочной; судя по надписи, здешние лепешки такос продаются всего по восемьдесят девять центов за штуку.