Не спросив позволения, Брунетти толкнул дверь и вошел в комнату с низким балочным потолком. Балки выглядели несколько непривычно. Они были источены червями и сплошь покрыты темными пятнами копоти, словно тут годами грелись от угольной печки, такой, какая была у его деда с бабкой. Пара окон, близко одно к другому, но что за ними – не видно, потому что стекла изнутри запотели и влага стекала каплями.

При виде конденсата Брунетти особенно остро ощутил, как жарко натоплена комната. Казалось, даже стены источают жар, а не только два электрических обогревателя у софы, на которой полусидел-полулежал мужчина с бледным лицом и длинными прямыми волосами. Был почти полдень, но окна совсем не пропускали света. То ли улочка была слишком узкая, то ли прилегающие дома слишком высокими? Одно Брунетти ощущал совершенно четко: он в ловушке, или в пещере, или в тюремной камере.

Мужчина поднял на него глаза:

– Кто вы?

– Меня зовут Гвидо.

– Они вас прислали?

– Да! – ответил Брунетти, вложив в это восклицание столько нетерпения, сколько смог.

– Что им надо?

У мужчины был голос курильщика, вязкий и неприятный.

Комиссар улыбнулся, подтянул к себе стул и без приглашения сел на него.

– А вы как думаете, синьор Форнари?

Брунетти оглянулся и увидел, что женщина по-прежнему маячит в дверях.

– Ей обязательно тут находиться? – грубо спросил он.

– Нет, – сказал Форнари. – Уйди!

Женщина удивила Брунетти, подчинившись и тихо закрыв за собой дверь.

Когда комиссар снова сосредоточился на собеседнике, тот, казалось, уже успел погрузиться в сон. Лицо у Форнари было красное – то ли от жары, то ли от принимаемых лекарств. А может, и из-за болезни.

В свое время он, наверное, был красавцем. Прямой тонкий нос, на удивление изящная форма бровей. Красиво очерченные, полные губы лишь подчеркивают мертвенную бледность лица.

Форнари открыл глаза, серые, слегка затуманенные, и спросил:

– Они подождут?

– Глупый вопрос, синьор Форнари, – произнес Брунетти с преувеличенной вежливостью.

– Я всегда расплачивался вовремя. Я был хорошим клиентом, – не сдавался тот.

От звука его голоса – словно в горле застряло что-то мокрое – у Брунетти мурашки побежали по коже.

– Это было раньше, – бесстрастно ответил он. – Сейчас – другое дело.

В короткий миг забытья голова Форнари съехала вправо, и теперь он с трудом выпрямился. Брунетти видел, как пальцами, похожими на звериные когти, он цепляется за софу, вытаскивает подушку из-за спины. Комиссар вспомнил, с каким трудом Форнари разговаривает, и… подавил в себе желание наклониться и помочь ему.

– Вчера вечером жена отвезла деньги. Вы получили их, не так ли?

Брунетти ограничился кивком.

– Так почему же они сказали, что возьмут нового поставщика?

– Для Альбертини? – уточнил Брунетти.

Форнари метнул в него удивленный взгляд. Этот человек был слаб, но не глуп. Он кивнул, но выражение его лица стало подозрительным.

Брунетти ответил нарочито снисходительным тоном:

– У нас есть кому заняться обеими точками, и Альбертини, и Марко-Поло. Посмотри на себя! Как долго, по-твоему, ты еще сможешь вести дела? – И добавил уже с презрением: – Думаешь, твоя жена такая неприметная? И годится для такого дела? – Комиссар повысил голос, словно разозлился: – Думаешь, мы станем так рисковать? Лучше уж сразу нанять циркового клоуна! – Он коротко, пренебрежительно хохотнул, словно его собеседник не очень удачно пошутил.

– Поэтому сегодня не было доставки? – спросил Форнари уже без тени подозрения.

– А ты сам этого не знаешь? – ответил вопросом на вопрос Брунетти.

– Что тогда с нами будет? – в голосе Форнари послышалась паника.

И он задохнулся в приступе страшного кашля, который заставил его согнуться у края софы. Форнари все кашлял и кашлял, пока приступ не сменился серией продолжительных хрипов, и Брунетти мучительно захотелось выйти.

Дверь открылась, и в комнату торопливо вошла хозяйка с чистым белым полотенцем. Она склонилась над задыхающимся мужем, перевернула его сперва спиной на подушки, а потом на бок. Положила полотенце у его лица и подняла ноги Форнари на софу.

Кашель все не стихал, влажный и жуткий, предвещающий близкую смерть. Никто не выдержит этой муки. Легкие в конце концов не устоят перед заполонившей комнату жестокой силой… Брунетти встал и вышел в коридор. Он закрыл за собой дверь и стоял там, как ему показалось, вечность, слушая, как с кашлем утекает жизнь.

Наконец раздалось несколько нерегулярных хрипов – и кашель постепенно затих. Брунетти разжал кулаки, сунул руки в карманы. Еще через пару минут женщина вышла из комнаты. Посмотрела на него, даже не пытаясь скрыть презрения к его слабости.

– Он уснул. Можете уходить.

Брунетти спустился по ступенькам, хозяйка шла следом за ним, словно желая поскорее от него отделаться. Внизу лестницы комиссар остановился и подождал ее. Женщина прошла мимо, даже не глянув на него, и открыла дверь.

– Что вам вчера сказали, когда вы отвозили деньги? – спросил он.

– Что я им не подхожу. Для доставки найдут другого человека. Меня уволили.

Она вдруг поморщилась, будто собиралась вот-вот заплакать, но потом протяжно, чуть ли не с облегчением вздохнула.

И пояснила то ли сердито, то ли нетерпеливо:

– Говорю вам: меня уволили. – И с той же подозрительностью, что и муж, поинтересовалась: – А вы разве не в курсе?

Брунетти пожал плечами. Обычное дело в большой организации: информация не передается вовремя из отдела в отдел; кадровая служба не спешит с новостями; уведомление о расторжении контракта запоздало.

Не прощаясь, комиссар прошел мимо женщины на улицу. Она даже не удосужилась хлопнуть дверью.

По пути в квестуру Брунетти вспомнил разговор с Паттой. Хорошо, что он всего лишь намекнул начальству, что между Гаспарини и наркодилером может быть какая-то связь. Но на Гаспарини напал кто угодно, только не Форнари, от которого осталась лишь надрывно кашляющая тень. И не похоже, что его жена способна на агрессию. Форнари так слаб, что не может позвонить по мобильному, значит, и нападение на мосту организовал не он.

Вывод: очевидная, казалось бы, связь между жертвой и подозреваемым не подтвердилась. Придется вернуться в начало, к фактам, которые показались Брунетти незначительными, когда он впервые рассматривал версию о том, что сын профессорессы Кросеры наркоман.

Он достал мобильный и набрал номер Гриффони.

– Sì, – послышалось в трубке.