и уставшую: представляешь! представляешь! И снова: как ты? как он?

Он! Сын…

Илья приоткрыл окно, чтоб отдышаться. Потянуло зимой. Снег еще не слепил глаза, но уже переливался с нежным мерцанием. Вышел дворник, он топал по белой пустоши, опираясь на лопату, как на костыль. Он снял варежки, закурил. Варежка упала, утонула в снегу. Дворник смотрел на глубокую лунку и выдыхал белый дым. «Бедный, привалило работки», – думал Илья. Ему захотелось помочь. Помочь? Ну какая глупость… Он просто рад, что кончилась эта долгая ночь, что больше и больше проливается света. Илья словно видел и большое, и малое, каждый миг жизни. Он очень остро видел. Вот дворник подходит к стене и бьет по ней лопатой, гусеница слетает вниз, осыпается ее паутина, дотлевает в сугробе окурок, солнце восходит сухое, хрустящее. И Саша виделась ему в тот же миг: такая уязвима, тихая такая, она улыбается, и улыбка у нее получается невозможно прекрасная, и у груди ее спит младенец.

Имя ему дали Ваня. Так хотел Илья. Ему нравились простые имена, а Саша не спорила. Лучше сказать, у нее не было на спор ни твердости, ни желания. Она долго восстанавливалась после родов. Весь отпуск, который взял Илья на первое время, Саша пробыла в бессилии.

Она страдала головными болями и бессонницей. Сон был самым острым признаком ее нездорового состояния. Саша и прежде жаловалась на кошмары и тревожные мысли, маялась ночами, застряв в каком-то пограничном мире между сном и явью, точно в тамбуре поезда. Со временем Саша поняла, что боится не кошмаров и темноты, а самой бессонницы – она боится не уснуть. Эта тревога вспыхивала с сумерками и с каждым часом разгоралась сильнее. Чтобы не доводить до полуночного пожара, Саша ложилась после ужина. Так, ей казалось, она обманет свою тревогу. Обман не работал и только больше распалял ее. Если получалось соблюдать режим – все эти прогулки, витамины, отбой по часам, – сон давался легче, и Саша переставала бояться ночи. Но лучше всего помогало снотворное. Немного легкого снотворного открывало вторые двери тамбура.

Теперь все эти средства не годились. Таблетки не вязались с кормлением грудью, а младенец плевать хотел на режим, прописанный докторами. Бессонница превращалась в пытку, то самое издевательство, когда человека лишают сна, включая ему музыку на предельной громкости, только вместо музыки был детский плач.

«Послеродовая депрессия. Скоро гормоны вернутся в норму».

«Спите в то время, когда спит малыш».

Советы. Советы. Как хорошо, что вокруг так много умных людей!

«Не ешьте тяжелой пищи на ночь».

«Попробуйте заниматься йогой».

«Тебе нужно снотворное, иначе ты кого-нибудь убьешь».

– Мне нужно снотворное, иначе я его убью! Илья глядел с идиотской улыбкой. – Нет, ты не понимаешь! – продолжала она. – Я правда готова его… Я за Ваню боюсь. Мне в каком-то бреду видится, что я душу его подушкой или вышвыриваю из окна.

Дела обстояли намного хуже, чем думал Илья.

– Давай наймем ему телохранителя, – защитился он и понял, что сказал грубую шутку. Ему тут же захотелось прихлопнуть свои слова, как моль, вылетевшую из шкафа.

– Алина сказала мне, что Ване пора переходить на смеси, а мне – на феназепам.

Они успели подружиться. Если можно назвать дружбой панибратство врача и пациента. Алина, как старшая сестра или молодая мама, превратилась для Саши в образец того человека, которым ей всегда хотелось стать. С одной стороны, это было не сложно: Саша росла без родительского участия, она рано лишилась матери и почти не общалась с отцом – Илья виделся с ним лишь однажды, на их свадьбе – жилистый и загорелый, как лист сухого табака, он приехал с юга, где обосновался и завел новую семью, тесть дважды пожал зятю руку, покурил в лицо и, довольный, что ему нашлась замена, свалил уже навсегда, – с другой стороны, Алина и вправду могла очаровать кого угодно. Она производила на людей гипнотический эффект, излучала такую уверенность, что, общаясь с ней, человек испытывал гордость за себя. Илье тоже нравилась Алина. Ореол ее обаяния светился еще ярче, когда он вспоминал, что это была единственная из множества женщин, которая сама бросила Зазу. От шока Заза так и не отошел, он до сих пор верил, что его чувства к Алине были настоящими. Илья посмеивался над братом, но боялся за Сашу, потому что видел, как хладнокровно Алина может расцепить пальцы схватившего ее человека.

– Ну, раз Алина сказала, то переходим на смеси и снотворное!

– Ты против?

– Если ты и Алина видите в этом единственный выход…

– Почему ты против?

Заревел Ваня. Илья взял его, начал качать. Почувствовав руки, ребенок стал искать грудь и заверещал сильнее.

– Покорми его.

Она маятником заходила по дому.

– Просто скажи мне, что поддерживаешь мое решение.

– Поддерживаю.

– А мне кажется, что нет!

– Да покорми ты его, боже мой!

Саша ушла в комнату и захлопнула за собой дверь. Ваня надрывался, Илья стучал ногой, требуя открыть. Потом высвободил руку и дернул ручку.

– Неужели ты не видишь, что он голодный?

– Ну так сходи в аптеку.

– Саша…

– Ты же поддерживаешь меня! Вот и сходи. Купи смесь, бутылочку и покорми сына.

Напряженный, красный, злой, Ваня замолкал, только чтобы вдохнуть.

– Я согласен с тобой, надо вводить прикорм. Но давай сделаем это постепенно. А сейчас просто дай ему сиську.

– Не могу, – ответила Саша и потрясла в воздухе блистером с таблетками. – Я выпила снотворное.

Напряженный, красный, злой, он выскочил на улицу и, не застегнув пальто, добежал до первой аптеки.

– Отлично, ты достала рецепт, взяла себе снотворное, но не догадалась купить сухую смесь!

– Что вы сказали? – спросила его фармацевтка.

– Ничего… Какая вообще разница, что я говорю, – сказал Илья, набивая пакет бутылочками, сосками и банками с порошком.

– Прости меня, Илюша… – И тут же: – Ванечка, Ванечка!

Саша качала Ваню на руках и плакала. Илья разулся. Прошел на кухню. Она просила, чтобы он все забыл. Так и сказала: «Прости, я больше не буду». На кухне он вымыл руки. Достал из пакета смесь. Прости, пожалуйста, говорила она, не знаю, что нашло, это было наваждение, галлюцинация. Такое бывает у обезумевших от усталости людей.

Илья поставил чайник. Саша просила, чтобы он все забыл. Таблетки действовали. Голос ее слабел. В животе чайника горела лампа. Илья стоял над ним. Дышал паром. Ваня кричал с хрипотцой. Пар густел. В дверь постучались. Он прошелся через квартиру, через все эти прости-больше-не-буду.

На пороге стояла Ольга. Она спросила, отчего такой шум. Если бы