человеческой натуре. Они все были порождениями своего мира, и на их взгляд я тоже наверняка был редким уродцем, достойным только отвращения. И понятно, что каждый пытался прикончить меня при первой же встрече.

Но несмотря на это, нам с драконом удалось выделить один местный вид. Огромные устрашающие рептилоиды, которые сами называли себя сакхии, обладали довольно развитым интеллектом и были, пожалуй, единственным здесь видом, не питающимся жизненной или ментальной энергией других существ. К тому же обнаружилась их сильная тяга к подчинению, что было и благом, и проблемой. Подчинив многих себе, я получил право на отдых и надежную защиту спины. Но так же прибавилось забот, когда они стали обращаться ко мне за помощью, прося освободить своих близких от влияния других, более опасных местных тварей, мааскохии, которые захватывали молодежь сакхии и держали их годами, питаясь за их счет и превращая практически в растения, а так же управляя ими, как послушными марионетками, и бросая их на штурм, мечтая прорваться в верхние слои бытия, где они обретали неимоверную силу, поглощая ментальную энергию беззащитных перед ними существ. К тому же на других слоях эти твари имели привычку подселяться в тела и мозги сильных того мира и приносили своими действиями и неумной жаждой насилия огромное количество несчастий. Не говоря уже и о том, что в прорывы, которые они устраивали, вслед за ними рвались не столь сильные, но все равно смертоносные виды всякой мелкой пакости и нечисти. И если самих мааскохии было вычислить в чужих мирах довольно легко, учитывая обычный масштаб их «свершений», то эту «мелочевку» приходилось отлавливать только по «хлебным крошкам» их единичных жертв.

Да, на утверждение своих позиций и на выживание первое время уходили все силы, и переносить разлуку было хоть сколько-то терпимо. Хотя в любой момент передышки тоска накатывала снова, ворочаясь внутри, как огромный осколок стекла с сотнями режущих граней, измываясь и надо мной, и над драконом. В остальное же время она не исчезала полностью, а оставалась постоянным тянущим ощущением пустоты в центре груди, некой меткой на границе сознания, на которой вроде и стараешься не сосредотачиваться, но и не замечать ее невозможно.

Но не смотря на это, я пахал не покладая рук и к концу года создал уже настоящую полноценную армию, линию обороны. И теперь тем братьям, что придут сюда после меня, останется только взять уже готовый фундамент и развить начатое мной. И тогда, возможно, спустя столетия и этот слой бытия уже не будет считаться инфернальным, а его порождения перестанут пробиваться на верхние уровни, принося с собой массу жертв и разрушений.

Меня буквально трясло от нетерпения, и отсчет последних дней, а потом и часов перед возвращением в мой мир был особенно мучительным. Чувство всепоглощающего одиночества усиливалось еще и тем, что дракон за это время стал еще более отстраненным, чем раньше, и наше взаимодействие сводилось только к совместной борьбе. Он будто прятал свои эмоции от меня, скрывался за еще большим отчуждением. И если что и прорывалось иногда, то только нарастающее мрачное отчаянье. Так, словно он знал что-то, чего не знаю я. Хотя, конечно, знал. И самое худшее, что я не ощущал в нем того же горячего нетерпения, которое бурлило во мне с приближением нашего возвращения.

Итак, я ждал, когда же наконец оковы, удерживающие меня здесь, будут сняты. Ждал. Ждал. Но прошел день, за ним еще и ещё. Но силы, мешающие мне вернуться, и не думали ослабнуть. Ярость росла во мне прямо пропорционально тому времени, что я проводил тут сверх своего срока. Я не мог понять, в чем причина того, что моё наказание так затягивается. Ведь за чем-чем, а уж за точным соблюдением всех мельчайших формальностей Орден всегда следил более чем тщательно. Мысль о том, с кем Яна, грызла, конечно, но по большому счету мне на это было плевать. Потому что, вернувшись, я намерен вернуть ее себе, и горе тому, кто попытается встать на моем пути. А мудаку Роману, который все это затеял, вообще не жить.

— Тебе еще нужно научиться быть достойным того, что досталось просто так, — сказал он, вталкивая меня в специально открытый тоннель между слоями. — Но ты знай, если не сможешь это сделать или просто погибнешь, я позабочусь о милой девушке Яне, брат Игорь.

Урод вызывающе ухмылялся, зная что в безопасности, пока я скован и ослаблен. В тот момент я ощутил, как дракон потянулся за мной в этот пространственный тоннель, но сделал это словно нехотя, будто тоже считал не слишком достойным своего внимания и поддержки и ему отчаянно не хотелось покидать этот слой. Как же я его понимал!

Эти воспоминания одновременно выводили из себя и в тоже время подпитывали злость, которая ждала своего часа. Но когда все разумные сроки вышли, и терпение иссякло, я буквально потребовал от моего дракона ответов. Какого черта происходит? Сколько еще должна продлиться эта пытка? Но образы, что пришли от него, были совершенно непонятны. Какая-то чушь. Сначала он показал два параллельных водных потока, которые были разделены только узенькой полоской земли. На этой преграде из земли росло красивое раскидистое дерево с листьями, окрашенными во все оттенки красного. Периодически эти листья срывались и опускались в воду. И в одном из потоков цветная лодчонка едва двигалась, тогда как во второй уносилась с огромной скоростью, подхваченная стремниной.

— Да какого черта! Хватит мне тут пасторальные картинки рисовать! — мой иссушенный долгой тоской мозг отказывался разгадывать загадки чокнутой призрачной зверюги. — Просто объясни мне, почему мы не можем вернуться прямо сейчас!

Но в ответ опять получил только картинку сразу двух небосклонов. По одному светило лениво ползло в нормальном темпе. На другом же с огромной скоростью сменяли друг друга ночь, рассветы, зениты и закаты.

— Да чтоб тебя! — окончательно потерял я терпение. — Ну почему вы такие, мать вашу, могущественные, всезнающие и вечные не освоили обычную долбаную речь, общаясь с людьми чертову пропасть лет!

Конечно, я знал, что речь была бесполезной для таких существ как драконы. Мало того что они мыслили совершенно другими категориями и абсолютно отличным от нашего восприятия образом, так что облечь это в слова было практически невозможно. Так еще и надо учитывать то, что изменения, происходившие за века развития в человеческих языках и манере доступной изложения были, скорее всего, совершенно непонятны существам, для которых несколько веков — это просто время для краткого сна. Но сейчас мне было плевать на все