Бояре по предложению Ильи Федотовича выпили поначалу за государя, затем за воеводу князя Вяземского, за победу над ханством Астраханским, затем — за успешный поход против разбойных вотяков. Следом уже боярин Дорошата поднял кубок за самого Илью Федотовича. Затем разговор рассыпался. Захмелевшие помещики Корнеев и Хробыстин насели на скуластого безбородого Лебтона, пытаясь доказать, что осаживать полон — грех, что христиан освобожденных следует отпускать к родным землям. Немец кивал с непроницаемым лицом — то ли соглашался, то ли ничего не понимал. Малоземельные бояре Лютов и Юшин завели разговор про урожай и цены на хлеб и репу, в который постоянно вклинивался такой же небогатый Цавелич, засеявший все свои поля дорогим, но капризным хмелем.

Боярин Умильный на правах хозяина больше доглядывал за столом, и по его команде холопы поменяли пару раз блюда с недоеденными гусями на новые, добавили убоины, наполнили кувшины с хлебным вином. Любовь Ильи Федотовича к меду мало кто разделял, бояре вместе со своими холопами налегли на вино, слегка сдобренное сбитнем, и головы их закружились куда раньше, нежели у главы стола. В споры Умильный старался не встревать, односложно отвечал своему соседу боярину Дорошате на сделанные шепотом предложения, однако вскоре разговор его таки увлек. Семен Юрьевич предлагал на пару разобрать пороги через Лобань ниже Афонек, которые купцы завсегда обходили трехсотсаженным волоком. Собственно, сделать это было бы не так уж трудно: требовалось укатить со стремнины полсотни самых крупных валунов. Но холопов для такого дела у Дорошаты не хватало. А крепостных не пошлешь — кто же из них согласится свой надел так просто бросить или детей в летнюю страду отпустить? Стало быть, за работу требовалось заплатить — а богатством сосед особо не отличался. Опять же обидно: сил потратишь невмерно, а торговые люди да промысловики пользоваться трудами станут задаром. Однако времена меняются…

— Казанского ханства нет, — горячо шептал Дорошата, — Астраханского ханства нет. Путь от нас, Илья Федотович, и до Индии с Персией открыт. Я брод через реку, что ко мне из Нижнего Новгорода идет, также разрыть разрешу, а на меже поместий наших пристань поставим. Тогда к нам ладьи торговые хоть от самого моря доходить смогут. Ты, боярин, свои бочки, железо, хлеб, полотно прямо в Персию сможешь отправлять. Я лес сплавлять стану, по Лобани, Кильмезю, а там уже по Вятке, Каме и дальше вниз по Волге.

— Угу… — прикусил губу боярин Умильный. Собственно, вот он, интерес соседа: лес сплавлять. Его поместье лесом богато, но плоты не ладьи — их волоком не перетащить. А коли пороги расчистить, так торговать деревом хоть в Астрахани, хоть в Москве можно. А вот надо ли платить за пороги Илье Федотовичу? Его скобяной да хлебный товар можно и повозками вывезти. — Ты, Семен Юрьевич, в Богородицкий монастырь, к игумену Трифону съезди. У них торговля большая, они за русло глубокое серебра не пожалеют.

— Да нет же, Илья Федотович, — наклонился ближе Дорошата. — Коли монахи этим займутся, они и мой, и твой брод углубить захотят. А коли мы сие предприятие сотворим, ладьи крупные дальше твоего поместья, через Песочный брод, не пройдут. Стало быть, монахам в нашем порту товары придется грузить. А мы с них за то мзду брать станем…

— Татары!!! — во весь голос закричал всадник, скачущий еще в полуверсте от воинского стана. — Татары!!!

Люди одновременно повернули головы в его сторону, некоторые поднялись. Над пиршественным столом повисла тревожная тишина. Какие татары, откуда? Отрок скакал не со стороны Парона, а от Хлынова. Откуда там могли взяться татары?

Мальчишка в разорванной на груди полотняной рубахе под десятками глаз подскакал и, отпустив поводья, чуть не свалился на руки мужчин.

— Татары в Богородицах! Тыщи! — Он перевел дух и продолжил: — Разграбили все, полон увели… Ратных у нас не осталось, сюда все ушли. Монахи за стенами отсиделись, ворот не открыли… Богомольцев, смердов… кого посекли, кого с собой увели… А еще над Рагозами дымы видны были, в Рыбаках, Данницах, Бутурлинах, Чаниге.

— Где?! — растолкал холопов Илья Федотович, прорвался к вестнику. — Где еще дымы были? Как Рагозы? Усадьбы цела? Смерды про набег упреждены? Спрятаться успели?

— То не знаю, боярин… — выдохнул малец. — Как басурмане ушли, меня игумен сразу сюда послал… в Панынонки…

— Дочери мои, Серафима и Ольга, на молебен уезжали, — схватил его за плечи и с силой затряс Умильный. — Где они? Как? Целы?

— Ночью татары грабили… Утром ушли… Я сразу сюда поскакал…

— Вот оно… — отпустив мальчишку, сжал кулаки боярин. — Вот почему вотяки у Парона стояли. Они не на сечу пришли, они нас отвлекали, пока остальные к домам нашим крались. Рагозы, Рыбаки, дочери… Проклятье! Зорин, язви его до седьмого колена, упреждать о странном стане должен был, а не бояр из усадеб выдергивать! Касьян, коней седлай!

— Пошто седлать, барин? — попытался остудить своего хозяина опытный воин. — Темень скоро, куда скакать? Да и нет уже вотяков в поместье, ушли они.

— Ты что, не слышал?! — не выдержав, заорал Умильный. — Дочери мои у них! А может, и Гликерья с сыновьями.

— Илья Федотович, — подойдя сзади, обнял его за плечи Дорошата, — не горячись, вернем мы полон, не уйдут поганые. Холоп прав, нет больше вотяков ни у монастыря Богородицкого, ни в поместье твоем. Но и уйти им некуда. На закат — Галицкие земли, на север — Хлынов, на пути в Казань леса дремучие. Да и не ждут их более в Казани, станичников,[86]стрельцы там московские сидят. Стало быть, путь у вотяков один, к восходу. Здесь они не появлялись, мимо нас не шли.

— Дети мои у них! — стряхнул с себя руки соседа боярин.

— И я про то, Илья Федотович. Уйти вотяки могли только через Чепцу, вдоль Изрека, по дороге Анареченской. Справа там леса, а слева их от нас река отгораживать станет. Где им еще убегать? Нам через Булатовскую переправу надобно реку перейти и станичников перехватить. Они же все с полоном, с обозами. А мы налегке, да с заводными. Один наш переход за три вотяковских станет, а то и за четыре.

— Так поскакали!

— Помилуй, Илья Федотович, ну куда нам ночью через чащу идти? — вздохнул Дорошата. — Коням ноги переломаем, себе глаза выхлестаем. Прав твой холоп, утра ждать нужно. Вотяки сегодня разве Чепец перешли, завтра вдоль Ирзека тронутся. Мы их еще до полудня обойдем и навстречу двинемся. Никуда не сбегут басурмане, ты не опасайся. Но сейчас трогаться нельзя. Темнота скоро. Да и прошли мы сегодня полста верст, не меньше. Роздых коням нужен. Пусть попасутся до утра.

Боярин Умильный молча повернулся к соседу спиной, отошел к пустому месту, где всего пару часов назад стоял шатер Федора Шуйского, уселся на примятую траву и сжал голову меж ладоней, слегка покачиваясь вперед и назад.

Остальные воины вернулись к столу. Хотя о празднике речи больше не шло, но хорошенько подкрепиться перед новым походом все равно следовало. На голодный желудок никакого врага не победишь, слабый сильному не соперник.