Но мстительная Маринка «обернула» его златорогим туром – быком. (Снова архаизм! В древних культах жертвенному быку золотили рога перед закланием).

И начал Добрыня-тур творить всякие безобразия – топтать стада гусиные, лебединые, а потом и до овец с коровами добрался – всех загубил! (Жертвенного быка целый год кормили воистину «на убой» и позволяли ему бродить где угодно и творить что угодно).

Но стада принадлежали Добрыниной тетушке Авдотье Ивановне, а та и сама была колдунья не из последних. Она обернулась сорокой, прилетела к Маринке и стала ей «выщекатывать»: верни племяннику человеческий облик, не то

Оверну тебя, Маринушка, сорокою…

Причем навек. Маринка испугалась и уступила.

Очеловеченный богатырь даже вступил с волшебницей в законный брак при согласии «ласкового князя Владимира».

В спальне волшебница оборачивает молодца то «горностаюшкой», то «соколиком» – кто как хочет, тот так и понимай.

Притомившийся Добрыня просит себе «чару зелена вина». Но со слугами он заранее договорился, и вместо выпивки ему приносят «саблю вострую»…

Наутро князи да бояре поздравляют богатыря «с любимой семьей», а зря:

Я вечор же, братцы, был женат нЕ холост,

А нынче я стал, братцы, холост нЕ женат.

Я отсек же нонь Марине буйну голову

За ейны было поступки неумильные.

«Братцы» и с этим делом его дружно поздравили и даже поблагодарили за решительность: давно, мол, пора, да как-то все руки не доходили!

Казалось бы, вполне сказочный сюжет. Но не совсем.

В поздних пересказах былины полузабытая Морена-Морана совместилась с реальным историческим лицом – польской авантюристкой Мариной Мнишек, женой двух Самозванцев подряд!

Прекрасную полячку в народе тоже считали колдуньей, которая в обличии сороки наводила порчу, болезни и прочие несчастья на нашу землю. Так глубокая мифическая древность сошлась с реальным Смутным временем.

Да уж. Начнешь былину копать – до центра Земли докопаешься.

…Но на этом неприятности с женщинами для Добрыни не кончаются.

О женитьбе его былины рассказывают по-разному.

В одном случае Никитичу нашему в чистом поле встречается «богатырь в платьях женскиих». Перед ним «поленица» – так называли на Руси легендарных степных амазонок (были такие или нет – разговор отдельный). Поэтому богатырь не стал с ней церемониться, «ударил в буйну голову» – не играй в мужские игры!

И ударил-то подло – со спины, потому что

А сидит же поленица, не сворохнется,

А назад тут поленица не оглянется.

В общем, получилось у него в точности как у Ильи со Святогором – сгребла его девушка «за желты кудри» и посадила «во глубок мешок». И точно так же конь ее пожаловался, что тяжко ему двух богатырей носить.

Но понравился Настасье Никуличне трофейный молодец. И предложила она ему сочетаться законным браком, а не то

На долонь кладу, другой сверху прижму,

Сделаю тебя я да в овсяный блин.

Вау! Я его сделаю, блин! В овсяный блин, блин!

Да кто она такая – феминистка тех времен, что ли?

И не феминистка, и времен не тех, а совсем дальних. С поленицами пришлось иметь дело и Муромцу, и другим героям, не только русским. Великанши-воительницы встречаются в сказаниях многих народов. Ирландского героя Кухулина учили боевому мастерству как раз такие здоровенные тетки. Правда, они его женить не пытались…

А дальше как у всех добрых людей – представил Добрыня невесту строгой матушке, повел ко двору князя Владимира, который, похоже, подрабатывал еще и регистратором киевского ЗАГСа, да

Сделали об их же публикацию,

Привели же ее в верушку крещеную…

А с крещением, ясное дело, пропали у Настасьи все языческие да мифологические силы и качества, и стали супруги «век коротати».

В другой былине соперничества Добрыни с Настасьей вовсе нет – вот с папой ее, «королем Микулиным», повозиться пришлось…

Но главная семейная драма была еще впереди.

…Существовал и реальный Добрыня – дядя Владимира Святославлича, сын древлянского князя Мала. И, похоже, он много чем заправлял за спиной племянника. И лютый был – несмотря на имя. Не зря же автор «Повести временных лет», рассказывая о приведении новгородцев в новую веру, пишет: «Путята крестил мечом, а Добрыня – огнем».

Но о таких усердных исполнителях люди не хранят доброй памяти. Не наш это Добрыня – исторический. Пусть там и остается. С историей связываться – себе дороже, никому не угодишь.

Имя Ильи связывают с городом Муромом, Добрыни – с Рязанью, Алеша же Попович – всегда уроженец Ростова Великого. Отцом его называют чаще всего «ростовского попа Леонтия», и это имя появляется не просто так: архиепископ Леонтий действительно существовал и был замучен язычниками. То есть имя его прочно связано с Ростовом. Чей Алеша Попович сын? Чего мудрить – конечно, этого самого мученика Леонтия.

А в более поздние забывчивые времена могли того попа и Федором назвать. Какое уж имечко сказителю на ум пришло…

Три васнецовских богатыря словно бы представляли три тогдашних сословия – Илья – крестьянство, Добрыня – боярство-дворянство, Алеша, соответственно – духовенство. Вроде бы просто.

Ан нет! И сам Алеша вовсе не особа духовного звания, а уж поступки его совсем не христианские. Помните, как он метнул нож в Илью на княжеском пиру? В старшего-то, в уважаемого?

В отличие от своих побратимов, Попович совершенно невоспитанный парень. Он «не силой силен, а напуском смел». Помогает ему в ратном деле полная безрассудность. Про дисциплину он слыхом не слыхивал: сперва делает, а потом уж думает, да и то не всегда.

Поэтому и главный противник его – такой же «беспредельщик»:

Собака Тугарин был Змеевич-от.

Да богу собака не молится,

Князю со княгиней не кланяется,

Князьям и боярам челом не бьет.

Вышина у собаки ведь трех сажон,

Ширина у собаки ведь двух охват,

Промеж глаз его да калена стрела,

Промеж ушей да пядь бумажная.

Садится собака он за дубов стол,

По праву руку князя он Владимира,

По леву руку княгини он Апраксии.

Алеша тем временем лежит на печке (сам это место на пиру для себя выбрал, шут гороховый!), наблюдает хамское поведение Тугарина и подает оттуда шутовские же и оскорбительные реплики:

Ты ой еси, Владимир стольнокиевский!

Али ты с княгиней не в любви живешь?

Промеж вами чудо сидит поганое…