— Я уже ответил. И тебе припомнил за свои шесть лет… Как там Настя?

— Закрой свой поганый рот! И не смей произносить это имя!

— Я ее больше не трону… Но если хоть одно движение с твоей стороны…

Гена не договорил, он повернулся к Солохину спиной и направился к своей машине. А над головой вдруг пролетел камень, он упал на дорогу перед самым капотом «девятки». Гена резко развернулся и выстрелил взглядом в Солохина.

Тот стоял в струнку, с немым ужасом глядя на него. Психанул, схватился за камень, выместил злобу, только затем вспомнил, что с Геной лучше не связываться. И от страха едва в штаны не наложил.

Гена сплюнул в его сторону и продолжил путь. Он ничуть не сомневался в том, что это жалкое ничтожество больше не бросит камень в его огород.

Небо красное, тучи синие — длинные и одна за одной как сосиски в тесте. Под ногами булькает чистейшая родниковая вода, но напиться ею невозможно. Пьешь, пьешь, а все без толку. Только намочишься, а стужа с неба свисает невидимыми сосульками. Коснется одна такая, и промерзнешь до костей. Где-то за горизонтом горят гигантские костры, в них варится что-то черное, воющее. Небо красное от этих огней.

Жуткое небо. Все вокруг жуткое. Слева кто-то стоит — слышно тяжелое дыхание. Справа, сзади, спереди, со всех сторон, везде, где только можно. Но никого не видно. Только стоны слышны…

Жутко на душе. Холодно, хочется пить, есть. Настя понимала, что не сможет напиться, но все равно встала на корточки, припала губами к красной воде. И вдруг поняла, что вода живая. Хватило нескольких глотков, чтобы утолить жажду. А когда она поднялась, увидела Кузьму Георгиевича. Он смотрел на нее в упор, скалился, а по лицу блуждали отсветы страшных далеких пожаров.

— Говорил же я тебе! Нельзя! Нельзя!

Он вдруг схватил Настю за горло, стал душить. Она дернулась, попыталась вырваться. От натуги она закрыла глаза. Но при этом вдруг открылся какой-то внутренний взгляд. Синие тучи пропали, над головой закачалось белое облако. И тело стало сухим.

Дымка перед глазами рассеялась, и Настя увидела потолок, который когда-то был белым. Трещины на нем, краска местами облуплена.

Настя лежала на кровати, в больничной палате. Рядом еще койки, на них — бесчувственные люди. Капельницы, кислородные подушки, аппараты искусственной вентиляции легких. И сама она под принудительным дыханием. В руке игла, какая-то жидкость из банки вкапывается в кровь.

А больница — это хорошо. В больнице можно выпросить болеутоляющее. С морфином… Настя скривилась, подумав о наркотиках. Это ведь они привели ее сюда, в реанимацию. Из-за них она страдала от холода и жажды в преисподней, в ожидании очереди на котел.

Дверь открылась, в палату вошла пожилая медсестра в чистом, но застиранном до желтизны халате. При виде Насти у нее вытянулось лицо.

— Так, лежим, лежим! — Женщина вернула ее на место и поспешила за врачом.

А Настя вспомнила, как родители привезли ее на какой-то хутор, к какому-то Кузьме Георгиевичу. Этот народный целитель снимал запои, ставил заговоры на табак, алкоголь и наркотики. И Настю он закодировал. Только не поверила она, А тут косяк с первосортным гашишем подвернулся. Казалось бы, мелочь, но вывернуло наизнанку. И боль была такая — как будто тело горело изнутри. А потом она вдруг оказалась под красным небом с синими облаками.

Да, было бы неплохо подмазать себя обезболивающими, но вдруг она снова окажется там? А не хочется. Уж лучше умереть так, чтобы ничего не чувствовать. Но ведь не получится так. Снова лютый холод под жарким небом, жажда, голод, стоны грешников… А может, в этот раз она угодит в самый котел. И будет вариться там вечно…

А ведь где-то есть рай. И там текут молочные реки с кисельными берегами. Там не мучает жажда и не насилует голод… Может, ей дали шанс исправить свою судьбу и получить путевку в лучшую жизнь. Если так, то никаких больше наркотиков. И никакой больше лжи…

Настя вдруг почувствовала, что проваливается обратно в небытие. Кровать под ней превращалась в булькающее болото.

— Помогите! — в панике заорала она.

В палату вошли люди в белых халатах, бросились к ней. И не позволили ей потерять сознание. И она готова была молиться на них.

* * *

Диван на месте, гарнитурная стенка никуда не делась. Но дорогого хрустального сервиза в серванте нет. И картина в золоченой рамке куда-то делась. Пропал и персидский ковер под ногами. «Волга» тоже исчезла. Дача на продажу выставлена. А мама смотрит на Настю грустно-грустно.

— Мама! — Настя обняла ее, прижалась.

— Ничего, доченька, ничего, как-нибудь выкарабкаемся…

В дом пришла нужда. И Настя приложила к этому руку. Она подворовывала деньги, но куда большие суммы ушли на ее лечение. А после общения с Кузьмой Георгиевичем она впала в кому. Через месяц у отца случился инфаркт, не успел он оклематься, как его разбил инсульт. Он лежал сейчас в спальне, на кровати. И так смотрел на Настю, что она поспешила покинуть комнату при первой же возможности. Но это временная слабость. Она, конечно же, будет ухаживать за ним. Тем более что его уже начинает отпускать. Он уже может сидеть, подносить ложку ко рту.

— Я больше никогда! — Настя приложила руки к груди.

— Я верю. — Мама отвела в сторону взгляд.

— Не веришь… Но я докажу.

— Ну конечно. — Мама снова обняла ее.

— И в универе восстановлюсь.

— Обязательно.

Настя завалила экзамены за четвертый курс. Попыталась зачистить хвосты, но не хватило усердия и времени. Отчислили ее. Она в расстройстве чувств, в какой уже раз ударилась во все тяжкие. А там и Кузьма Георгиевич со своим заговором подоспел, и Настя впала в кому — на целых полгода.

Сева и Олеся уже с дипломами, а она как яблочко на тарелочке, не знает, куда покатится. Как бы снова под откос не уйти. На этот раз некому будет подставить плечо. Отец еле живой, мать не отходит от него. И с деньгами полный «гитлер капут». Оказывается, не было у родителя никакого тайника со взятками. А если бы и был, то все бы уже сгорело. Новое государство, новые деньги, а вклады в советских рублях давно уже всем простили.

— Мне тут работу предлагают, — сказала мама. — В столовую. Здесь рядом, зарплата хорошая, и вынести всегда можно…

— Ну, если надо.

— Необходимо… А ты с отцом будешь сидеть.

— Хорошо, — кивнула Настя.

— А справишься? — Мама смотрела на нее в поисках подвоха.

Не верила она в ее искренность, и в этом Настя должна была винить саму себя.

— Даже не сомневайся.

— Ну, смотри…

— Все будет хорошо.