Дверь квартиры открывается, и я подскакиваю от неожиданности, но это всего лишь Сэм.

— Скучно в машине сидеть. И знаешь что? Сидеть в катафалке около места преступления еще более жутко, чем вламываться в квартиру твоего убитого брата.

— Чувствуй себя как дома, — ухмыляюсь я.

— Это что такое? — показывает сосед на окурок в моей руке.

— Думаю, Лила здесь побывала. Она раньше такие курила. И помада похожая.

— Думаешь, Филипа убила Лила? — ошарашенно спрашивает Сэм.

Качаю головой. На самом деле, сигарета ничего не доказывает — ни вину, ни невиновность.

— Она сюда, наверное, приходила уже после полиции. Они ведь забрали все улики. Пришла, села на диван и выкурила сигарету. Зачем?

— Вернулась на место преступления. — Сосед опять изображает из себя детектива из дурацкого сериала.

— А я думал, она тебе нравится.

— Нравится. — Сэм неожиданно становится серьезным. — Кассель, Лила мне действительно нравится. Но странно, что она пришла сюда после убийства.

— Ты вот тоже сюда пришел, и тоже после убийства.

— Лучше спроси ее, — пожимает медвежьими плечами сосед.

Лила меня любит. Вынуждена любить из-за проклятия. Вряд ли она способна сделать что-то, из-за чего я буду страдать. Но как объяснить это Сэму? Придется рассказывать и про все остальное. Про конверт я, например, не собираюсь ему говорить.

Даже думать не хочу о тех бумажках. Не хочу представлять маму на месте женщины в красных перчатках. Пусть убийцей окажется какая-нибудь незнакомка, наемница. Ведь тогда можно со спокойным сердцем ее ненавидеть, так же сильно, как я ненавидел брата.

Сэм отвозит меня на парковку возле большого супермаркета (еще с шоссе его приметил), за магазином возле унылой рощицы выстроилось в ряд несколько больших мусорных контейнеров. Сосед неодобрительно наблюдает, как я достаю из рюкзака спички и аккуратно развожу небольшой костерок: мусор, Филипов контракт и отчет о маминой апелляции. В конце подбрасываю окурок «Житана».

— Уничтожаешь улики?

— Ну и что?

— Так нельзя! — шлепает себя по лбу Сэм. — Что хоть там было — в этих бумагах?

Мой сосед, несмотря ни на что, остается в душе добропорядочным гражданином.

Бумага чернеет от жара, фильтр дымится. Я знал, что Филип готов был продать им свои секреты и мои заодно, но мамины…

— Там написано, что брат — лицемер. Так негодовал по поводу моего предательства, а сам, как выясняется, ничуть не лучше, просто я первый успел.

— Кассель, ты выяснил, кто убийца?

Голос у Сэма странный. Ах вот о чем он подумал! Смеюсь.

— У них есть запись, сделанная в ту ночь, там заснята женщина. Так что это не я.

— Я на тебя и не думал!

— Ну и ладно. Даже если думал — ничего. И спасибо, что подвез.

Вполне естественные подозрения, я его не виню. Затаптываю угасающий костерок.

— Заедем к Данике? Я ей обещал заглянуть.

— Тогда я точно третий лишний, — улыбаюсь я.

— Да нет. Наоборот — она захочет разузнать, что ты накопал. Помнишь, как вцепилась в то досье?

— Так ты ей собираешься рассказать про наши маленькие игры с огнем? Понятно, зачем я тебе нужен — хочешь, чтоб она на меня наорала, а не на тебя.

Но на самом деле я не злюсь. Мне нравится, что Сэм не врет своей девушке, что они влюблены. Даже нравится, как Даника прониклась моим делом.

— Если хочешь, я ничего ей не скажу. Но ты, по-моему, э-э-э… не очень объективно ведешь расследование.

Меня захлестывает волна благодарности, и я почти готов все ему рассказать, но вовремя вспоминаю про только что сгоревшие бумаги — верить нельзя никому.

В машине мы включаем радио. В новостях обсуждают марш протеста в Ньюарке. По утверждениям полиции, во время митинга начались беспорядки, но если верить видео на ю-тьюбе, арестовывали мирных, ни в чем не повинных демонстрантов. Неясно, сколько людей до сих пор за решеткой. В конце ведущие принимаются отпускать идиотские шуточки по поводу голых женских рук.

Сэм быстро переключает канал. Смотрю в окно и не смотрю ему в глаза. Заезжаем в магазин запчастей, и я покупаю новые предохранители и аккумулятор. Сэм объясняет, как все это правильно установить. Чтобы его рассмешить, притворяюсь, что совсем ничего не смыслю в машинах.

Вскоре мы останавливаемся возле роскошного особняка Вассерманов в Принстоне. На лужайке парень в зеленой униформе сгребает опавшие листья. Мама Даники приветливо машет нам рукой и срезает большой оранжевый подсолнух. У нее уже таких целая корзинка.

— Кассель, Сэм, какой приятный сюрприз.

Я думал, настоящие живые люди так не разговаривают, хотя от обитателей подобного дома всего можно ожидать. Миссис Вассерман сейчас совсем не похожа на элегантную леди — измазанная землей щека, поношенные зеленые кроксы, неаккуратный хвост. Но почему-то в таком виде она еще больше впечатляет.

И не скажешь, что перед тобой борец за права мастеров, женщина, которая во всеуслышание заявила по телевизору о своем магическом даре. И все-таки это именно она.

— Здравствуйте, — здоровается Сэм. — А Даника дома?

— Да, а вы не захватите корзинку с цветами? Отнесите, пожалуйста, на кухню, а мне надо срезать оставшиеся кабачки. Всегда так — сажаешь вроде бы немного, а потом раз, все вдруг вырастает в один прекрасный момент, и девать некуда.

— Вам помочь? — зачем-то спрашиваю я.

Сэм косо на меня смотрит.

— Да, спасибо большое, Кассель.

Миссис Вассерман наверняка догадалась, что я пытаюсь скрыться от ее дочери и избежать расспросов. Мы с ней забираем из сарая еще одну корзинку.

— Как у вас дела, Кассель? Я слышала об увольнении Рамирес. Поверить не могу — школьная администрация надеется, что им это сойдет с рук.

Огромный сад — словно картинка: цветущая лаванда, вьюнок, оплетающий деревянные решетки; крошечные помидоры и ярко-желтые тыквы на грядках.

— Да. Ужасно глупо. Я кое-что хотел у вас спросить.

— Конечно, спрашивай.

Мама Даники опускается на колени возле сплошного переплетения зеленых листьев и желтых соцветий и срывает висящий почти у самой земли полосатый кабачок. На руках у нее рабочие перчатки. Ой, я же вызвался помогать! Присаживаюсь рядом и тоже рву один.

— Мне рассказали… про одну правительственную организацию. Для детей-мастеров. Вы про нее слышали?

Женщина кивает. И ни словом не обмолвилась о нашей прошлой встрече — а ведь я тогда ей открыто заявил, что никакой не мастер и мастерами не интересуюсь.

— Достоверно ничего не известно, но любые попытки выработать законодательство, касающееся защиты детей-мастеров, наталкивается на сопротивление со стороны правительства. Именно из-за этой программы. По слухам, она называется привилегированный юношеский отряд, или ПЮО.