В мою первую поездку в Европу в январе 1963 года, как раз после того, как я ушел из Women’s Wear Daily, этот шикарный поезд застрял в горах Центральной Италии на семь часов из-за свирепствующего за окнами бурана. Дамы, непривычные к каким-либо задержкам, начали сходить с ума. В конце концов их высадили из шикарного поезда на одинокой станции в маленькой деревне. Все это происходило при нулевой температуре, и местные фермеры взирали на странных модных людей, раскрыв рты. Дамочки надели на себя по две шубы сразу, щеголяли в шляпах, сапогах и, естественно, солнцезащитных очках. Это напоминало сцену из фильма братьев Маркс: итальянские железнодорожники загружают разодетый бомонд в крошечную электричку, пытаясь решить, как лучше доставить важных журналистов во Флоренцию. Я живо помню редактора римского Harper’s Bazaar, которая из-за задержки совсем потеряла голову. Она высовывалась из окна поезда и орала на несчастных железнодорожников, при этом на ней было пальто из кожи аллигатора на толстом белом меху монгольской овцы. Она как раз передавала через окно носильщику футляр с драгоценностями, как поезд неожиданно тронулся. Никогда не забуду, как орала и отчаянно махала руками эта стильная дамочка, когда ее поезд уезжал в неизвестное далеко. Дамы из модных журналов внушают своим читателям, что нельзя терять лицо даже в кризисной ситуации, но сами-то, попав в переделку, выглядят так себе! Хорошо давать советы, запершись в своем уютном кабинете.

Неделя моды во Флоренции открылась с шиком. Местом проведения выбрали великолепнейший белоснежный бальный зал палаццо Питти, где принимали гостей итальянские короли, когда еще не было центрального отопления (после его изобретения они переехали в менее просторные и более комфортные апартаменты). Прессу холод, кажется, ни капельки не волновал, ведь раздутое самомнение журналистов могло согреть весь дворец целиком! С двух сторон высились длинные рампы, отделявшие от подиума двенадцать рядов полотняных складных стульев для богатых байеров. В центре устроили продолговатый подиум Т-образной формы; модели дефилировали мимо байеров, чей орлиный глаз подмечал все, и становились на перекладину буквы Т лицом к тремстам представителям прессы. В день открытия я всегда приходил пораньше, ведь наблюдать за тем, как в зале собираются примадонны, было интереснее всего. Вы даже не представляете, какие интриги и заговоры плели эти почтенные дамы, чтобы выбить себе место в первом ряду. У байеров все было просто: тот, у кого больше денег, получал лучшее место. Само собой, в первом ряду сидели сплошь богатые американцы. За следующие четыре ряда шла борьба между англичанами и немцами, а французам, бельгийцам и японцам ничего не оставалось, как сидеть сзади.

В секции для прессы получить место в первом ряду считалось вопросом престижа: одно это могло сделать редактору имя или опозорить его. Вот почему редакторы закатывали страшные истерики по поводу рассадки. Многие редакторы крупных журналов за час до показа отправляли в зал шпионов, чтобы те заняли им теплое местечко. Дамочки из прессы, особенно редакторы глянцевых журналов, планировали свое появление на показе так, будто главными звездами были они сами, и переодевались по три-четыре раза за день. Во Флоренции в первом ряду сидели американки, сбоку — итальянки, страшно недовольные, что их не посадили в центр, немки сидели с другого бока, но, похоже, не возражали: сидя рядом с выходом, можно было незаметно выйти во время скучных дефиле.

В начале все осыпали друг друга любезностями, называли «дорогушами» и «милочками» и целовали руки, но стоило начаться показам, и атмосфера всеобщей любви мгновенно испарялась. Слишком много было противоречивых мнений по поводу коллекций, и никто не собирался уступать.

Утром было два показа с перерывом в пятнадцать минут, когда все заливались черным кофе, чтобы разлепить глаза, — ведь вечером приемы следовали один за другим. В это же время журналисты готовили свои ядовитые стрелы, а друзья дизайнеров распространяли лестные слухи. Редакторы, стремившиеся скорее сдать номер в печать, мчались на почту и телеграфировали горячие новости. Я часто сидел рядом с такими торопыгами и поражался, как мало они знают о моде. Они задавали самые тупые вопросы. Казалось, их интересовало лишь одно — придумать сенсационный заголовок. Если в моде ничего существенно не менялось, они брали заголовки с потолка. Я не раз читал, что «в этом сезоне юбки длиннее», хотя на самом деле длина юбок осталась абсолютно такой же.

Больше всего я любил перерывы: дизайнеры пускали заинтересованных журналистов за кулисы, где можно было близко разглядеть одежду. Вещи разрешалось снимать с вешалок, выворачивать, смотреть, как они сшиты, щупать материал. Закулисье модного показа — целый мир. Особенным размахом всегда отличались итальянцы. Каждый дизайнер привозил с собой собственного парикмахера, визажиста, модисток и с несколько десятков ассистентов, помогавших пятнадцати моделям надевать и снимать сто пятьдесят платьев, которые нужно было показать за час.

Напряжение при этом стояло невероятное. Воздыхатели из зрительного зала бросались за сцену и осыпали испуганных дизайнеров поцелуями в буквальном смысле, вокруг только и слышалось: «Он гений!» Гений — этим словом бросались почем зря. Если коллекция оказывалась успешной, модный бомонд проталкивался за кулисы с таким рвением, будто какая-то кинозвезда устроила там стриптиз. И очень забавно было наблюдать за тем, как после неудачной коллекции журналисты тихонько смывались через черный ход, чтобы не пришлось ничего писать.

Гвоздем итальянской Недели моды всегда были показы купальных костюмов: дизайнеры постоянно придумывали новые способы попасть в газеты, и одним из таких способов было сделать самое крошечное бикини. В воскресенье утром под звон церковных колоколов, созывающих к мессе, модели в палаццо Питти исполняли стриптиз, а затворы фотоаппаратов щелкали без остановки. Подобно хищникам, байеры сидели и подстерегали успешные коллекции, чтобы проглотить их живьем. Национальность байеров легко можно было определить по аплодисментам. Когда на подиум выходили модели в самой простецкой одежде или в той, что выглядела как разогретый в микроволновке прошлогодний бестселлер, громче всех хлопали американцы. У немцев небывалый восторг вызывали рюшечки и перья. Англичане награждали сдержанными аплодисментами одежду, которая выглядела дорого. Хотя порой они вели себя странно: например, часто хлопали как сумасшедшие на самых скучных показах. Сначала я не мог понять, зачем они это делают, а потом догадался, что хлопки не дают им уснуть. Жаль только бедных дизайнеров, которые, верно, думали, что удача плывет им в руки. Если байерам действительно нравится одежда, они никогда не покажут этого и будут сидеть с каменными лицами. Ни один мускул не дрогнет, лишь иногда они могут бросить многозначительный взгляд на коллег, сидящих напротив. Все это нужно для того, чтобы сбить с толку конкурентов.

На вечерних показах происходило то же самое с той разницей, что зрители приходили в лучших нарядах и разглядывали друг друга, как завистливые райские птички. Часто сам показ казался скучным по сравнению с тем, что творилось в зале. Шоу заканчивалось около полуночи, и тогда-то крупные производители тканей и модные дома закатывали великолепные приемы, а титулованные флорентийские аристократы открывали двери своих дворцов для гостей частных вечеринок в честь любимого дизайнера. Веселее всего было бегать по дворцам! Каждый раз я умудрялся заблудиться и шнырял по комнатам, глядя, как живут особы королевской крови. Часто мне становилось любопытно, кто будет носить всю эту шикарную одежду с модных показов, ведь никто в Америке больше не ведет такую жизнь. Но вы удивитесь, узнав, сколько богатых итальянцев до сих пор живут по-королевски. Вопиющая европейская бедность заканчивается у порога дворцов; в этих стенах, которые снаружи часто выглядят полуразрушенными и одряхлевшими, течет настоящая дольче вита. Что до нас, журналистов, репортажи лучше было успеть написать до похода на вечеринку. Честно говоря, я не знаю, как большинство представителей прессы умудрялись не спать всю ночь и на следующее утро являться на показ.