свободна одна комната, которую тебе и отдадут. Но мы должны решить немедленно. Естественно, у них еще целый ряд претендентов, которые хотят поступить в академию. Но так как ты уже их ученица, у тебя преимущество.

«Он правда все продумал», – понимаю я. Мистер Коллинз выставил не в лучшем свете мою успеваемость. Без весомых аргументов в виде оценок за контрольные, которых у меня, само собой, еще нет, вряд ли мне удастся убедить маму в обратном. Да и зачем? Уже и так ясно: я переезжаю в интернат. Тем не менее эта точка невозврата впивается мне под кожу, как мерзкий шип. Обязательно было выставлять меня полной неудачницей? Впрочем, так у моей мамы не оставалось других вариантов. Чтобы у меня улучшились оценки и я могла остаться в академии, она должна дать согласие на мой переезд.

– Он сказал мне, что уже с тобой поговорил.

Прозвучало скорее как вопрос, так что я медленно киваю.

– Да, поговорил. – Мне трудно произнести следующие слова, но нужно просто это сделать. – Я бы предпочла остаться здесь, но думаю, действительно будет лучше принять их предложение.

Мама меня обнимает. Я вижу, как она борется с собой. Потом кивает, прижавшись к моему плечу, стирает слезы в уголках глаз и храбро улыбается.

– Ну, ты ведь все равно уже давно живешь одна. Я так редко бываю дома. Но я сделаю все, чтобы мы с тобой виделись регулярно, обещаю.

Само собой, она права, и все-таки это совсем не легкий шаг. Но я понимаю, что обязана его сделать.

Глава 22

Я ставлю на пол последнюю коробку. В ней кое-какие книги, одежда и горшок с цветком, подаренный мамой. «Немножко зелени, это сразу оживит комнату».

С моего переезда прошло уже несколько дней, и все же я довольно много времени проводила дома. Надо было кое-что устроить, упаковать, купить мебель. А теперь пришло время открыть эту последнюю коробку, после чего все будет готово и я смогу обживать новый дом.

Странное ощущение, потому что, хоть я и сама обставляла свою комнату, все здесь пока кажется мне абсолютно чужим. Стены выкрашены в белый цвет, два больших окна. Кровать тут уже стояла, она удобная и вполне подходит. Еще в комнате есть высокий массивный шкаф с зеркалом и письменный стол. Я обзавелась лишь стеллажом, который поставила в угол, столом и четырьмя стульями. Всю мебель расставила как мне нравится, повесила несколько картин Фриды, застелила кровать своим постельным бельем и приложила все усилия, чтобы это место стало моим домом. Но это едва ли удастся, потому что на самом деле я не хочу находиться здесь.

У меня звонит телефон. Это Алекс.

– Как переезд? Все готово? Уже можно, наконец, отпраздновать новоселье?

Несмотря на то что я сейчас учусь в академии Сиена-Хардфорд, а теперь даже живу в ней, мы с Алекс, Кейт и Крисси, к счастью, так и не перестали общаться. Я понимаю, что будет непросто поддерживать эту дружбу, ведь в моей жизни появилось столько всего, о чем им нельзя знать. И все же я намерена сделать все, чтобы мы не потеряли друг друга.

– Все готово, можете приходить сегодня вечером, – отвечаю я. Я спрашивала у Макс и Люсии, разрешается ли вообще приводить в школу или тем более в интернат посторонних.

– В школу – только ближе к вечеру, по окончании занятий, но это только чтобы не мешать учебному процессу, – объяснила мне Люсия. – Если волнуешься из-за духов ключей: ты же знаешь, что люди не видят их истинного облика. К тому же духи довольно хорошо знают, когда лучше скрыться с глаз. Так что не переживай. Если хочешь пригласить кого-нибудь, то, конечно, ты имеешь на это право. Но я бы советовала сделать это вечером, тогда большинство учеников уже разойдется по комнатам, и тебе будет спокойней.

– Вообще-то, почти никто не приводит посторонних в школу, и тем более в интернат, – продолжила Макс. – Просто это разные миры, и, хотя это официально не запрещено, их не принято смешивать.

Люсия слегка пихнула ее в бок, закатив глаза.

– Это потому, что большинство из нас не дружит с обычными людьми. Но, разумеется, ты можешь и дружить с ними, и приводить их.

– Если что-то официально разрешено, это еще не значит, что надо обязательно так делать.

Люсия вздохнула:

– Как видишь, Макс придерживается весьма строгих воззрений. Но пусть тебя это не смущает.

А меня бы и не смутило. И все-таки мне не хочется никого злить, поэтому праздник будет скромным. Подруги должны иметь возможность меня навещать, пусть и только эти три.

– Ну, в восемь часов? – предлагает Алекс.

– Да, хорошо. Передашь Крисси?

– Конечно. Мне уже не терпится. Поверить не могу, что ты теперь живешь одна. Такая свобода! Надеюсь, ты понимаешь свое счастье и воспользуешься им. Мне приходит тысяча идей, что бы я сделала на твоем месте. Подбросить тебе парочку для вдохновения?

Я отвечаю смеясь:

– Расскажешь вечером. – Мы прощаемся, и я пишу Кейт о времени встречи.

Я откладываю телефон и принимаюсь распаковывать последнюю коробку. Свитера, похоже, долго пролежали в шкафу. Еще раз принюхавшись, тихо вздыхаю. Нужно бы их выстирать, прежде чем убирать. Мой взгляд падает на полную бельевую корзину, и я решаю не терять времени и заняться этим сразу. Дома я часто стирала, так что это мне не внове. А вот то, что ради этого надо пересечь огромное здание, – очень даже.

Запустив стиральную машину, я возвращаюсь в свою комнату. Я как раз вытаскиваю ключ из кармана брюк, когда через три комнаты от моей открывается дверь, откуда, к моему изумлению, выходит Эйден. После того как он запирает за собой дверь, его взгляд падает на меня, и у него на лице отражается удивление не меньше моего. Получается, он не знал, где меня поселили. Я же, напротив, должна была обратить на это внимание, потому что всего несколько дней назад ночевала у Эйдена. Впрочем, меня оправдывает то, что интернат просто огромный, а все коридоры выглядят практически одинаково – на мой взгляд, по крайней мере.

Эйден подходит ко мне и ради разнообразия не пытается пробуравить меня взглядом. Наверно, ко мне проявили снисхождение, ведь даже ему должно быть ясно, что переезд дался мне нелегко.

– Значит, вот где тебя поселили, – произносит он. – Освоилась уже?

– Более-менее, – откликаюсь я. – Это непросто сделать, когда вообще-то не хочешь здесь находиться.

– Попробуй смотреть на это по-другому, – говорит Эйден, и поразительно, но в его тоне нет даже