– Нина, спасибо тебе.

И Нина услышала всхлипы. Ринат плакал.

– Ты плачешь?

Всхлипы.

– Не надо.

Молчание. Всхлип. Дыхание в трубку.

– Прости меня. Даже если ты никогда меня не простишь, то на чуть-чуть хотя бы прости.

– Ринат…

– Ты знаешь, я тут лежал, думал. Меня положили в реанимацию, забрали одежду, все вещи, накрыли простыней. Я очнулся, сначала подумал, что в морге. Но во мне что‑то перевернулось. Встало на место. Как вывихнутое плечо. Я думал и думал. Я разговаривал с тобой мысленно. Спорил, доказывал тебе. Я понял очень важное…

– Семья знает? – перебила его Нина.

– Нет. Нина, я и про семью понял, и про тебя. Я про себя понял, я увидел, насколько жалок. И я так не хочу больше.

– Увидел свет в конце туннеля?

– Ты знаешь, я видел мрак и огненные вспышки. Потом стало очень горячо голове. Не мог открыть глаза. А потом я плыл. Было много воды. Люди тонули, дома тонули. В грязной воде.

– У меня твои ключи. Я закрыла дверь в квартиру.

– Спасибо, Нин.

Всхлипы.

– Есть настоящие люди, и ты как раз такая.

– Ты там долго будешь? Как там тебе?

– Сегодня перевели в общее отделение, дали одежду. Кормят. Приходил психиатр. Говорят, что надо ложиться в психушку, потому что я теперь суицидент.

– Кто?

– У меня был парасуицид. И мне теперь светит принудительное лечение в психиатрическом стационаре. Но может, и не положат. Алкоголиков не кладут. Но я вот о чем: я вдруг понял, что мне повезло. Понимаешь, повезло, Нина. Потому что я знаю тебя.

И опять тишина. Тишина в телефоне стоит дороже слов. Он глубоко вздохнул. Она тоже вздохнула два раза.

– Я завезу тебе ключи. Передам через персонал.

– Спасибо.

Невозможно было положить трубку. И невозможно сказать ни слова. Оба понимали, что что‑то происходит. Важное. Большое. Что позади остался рубеж. Край пропасти, в которую никто не упал. Чудом. Опять то же чувство судьбы. Когда у двух персонажей есть жизненная цель – найти друг друга. Цель, на которую они кладут всю свою жизнь. И вот они находят. И что? Как говорит навигатор «Вы достигли своей цели». И что дальше‑то? Чем жить теперь? Зачем? Все так неуместно, глупо. Стоишь, смотришь друг на друга и чувствуешь себя дураком. Слишком все не так, как хотелось бы.

– Ну, мне пора, Ринат, – собралась с силами Нина.

– Да, конечно. Не буду задерживать. Пока.

– Мама, а кто тебе звонил?

– Дядя.

– Какой дядя? Дядя Мороз?

– Почти.

В духовке запекалось мясо. Богдан подходил то и дело, следил за изменениями. Он с удовольствием ел мясо и называл его нежно «мяско» с ударением на первый слог. Мяску еще полчаса запекаться. Нина резала салат, резиновые огурцы и помидоры – какие еще могут быть они зимой. На кухню вышла Алина.

– Что у нас есть поесть?

– Вот салат. Скоро будет мясо. Давайте вместе поужинаем. Я накрою на стол.

Алина скривилась, вжала подбородок, что означало – ужинать вместе – мерзко. Алина так любила повторять слово «мерзко» по делу и без. Дочка взяла миску, отложила в нее половину салата, прихватила несколько кусков хлеба. И налила себе крепкий кофе.

«Ну, ест – уже хорошо», – подумала Нина.

В семье Нины ели всегда все вместе. Если отец задерживался с работы, то ждали его. В выходные вместе и завтракали, и обедали, и ужинали. Такая была у них традиция – собираться за столом. Без особых церемоний, например ножами не пользовались, только вилками. Еда была простой – рис c курицей, сосиски с макаронами, гречка с мясом, рыба с картошкой. Супы (об этом Нина предпочитала не вспоминать), супы, слава богу, были только в обед. В их семье считалось, что суп необходим, иначе все – трындец организму. Нина печально соединяла масляные капельки в одну большую каплю на поверхности супа. Если приезжали ближайшие родственники в гости, бабушки или дяди-тети, то после обычного ужина еще пили чай. Долго пили, ели торты «Птичье молоко» и пирожные «Картошка», рядом с домом была небольшая кооперативная кондитерская, там и брали. За чаем часто шутили, смеялись, вспоминали семейные истории. Одни и те же, но все равно было смешно. Нина любила чай за сладкое, которое к нему прилагалось, и за эти вот истории. Их рассказывали на разные лады, добавляя каждый раз подробности. Семейный юмористический эпос. Такие истории еще рассказывают, когда одна семья встречается с другой семьей. И каждая семья достает эти истории как реликвии – экспонаты семейного юмора. Но у других, как правило, не такие интересные истории. И вы смотрите на них и думаете, почему они так смеются, это же не очень смешно. А они недоуменно глядят на вас, когда вы рассказываете свои истории и покатываетесь со смеху.

На застольях было очень уютно, чувствовалось, что все семья, родные, что все вместе.

Вот это «вместе» и было очень важно для Нины. В ней осталась программа кучкования. Внести семейные обеды и ужины в уклад ее уже собственной семьи не вышло. Но Нина продолжала воспроизводить свою программу. Несмотря на то, что в ее доме никто к такому не стремился. И если удавалось случайным образом собрать всех за одним столом, Нина светилась от счастья. Важное и теплое из прошлого соединялось с настоящим. И ей было хорошо, уютно, как в детстве.

Она поставила на стол две красивые тарелки с ветками лимонного дерева. Достала стаканы из серванта, хрустальные, которые мама еще подарила. Переложила салат из миски в салатник, вытащила мясо. И красиво положила на тарелки, полила соусом тонкими струями, как это часто делают в ресторанах. Добавила к столу оливки в маленькой мисочке (больше ничего такого не нашла).

– Богдан, садись ужинать, мяско готово.

Прибежал радостный Богдан, белобрысая голова. Восхитился сервировкой, забрался на свой стул.

– Мама, а у нас уже Новый год? У нас праздник? Да?

– У нас ужин, мой малышочек любимый. Давай порежу тебе мясо.

Нина разрезала мясо на маленькие кусочки, чтобы их можно было без усилий погрузить в детский рот.

– Ммм!!! Вкусно! – радовался Богдан.

Алина снова возникла на кухне, отрезала большой кусок запеченного мяса и ушла к себе. Нина тяжело вздохнула.

– Мама, ты такая красивая! Такая добрая! Ты меня, твоего сыночка, мяском кормишь, да?

– Да, мой любимый, да.

А потом еще удивляются, почему свекрови так своих сыновей любят. Да вот почему!

Потом надо было искупать Богдана. У него был пенный период. Без пены не хотел купаться. Без пены и бульдозера. Намытый, розовенький такой, нежный мальчик. Материнское сердце плавилось от любви.