Я вошла в студию, сбросила туфли, упала на постель, не раздеваясь, и свернулась калачиком. Буду всю ночь оплакивать утраченную запретную любовь. А завтра спрячу Габриэля в самом дальнем уголке своего сердца. И трепетно сохраню воспоминания о нем, о минутах, которые провела с ним. Это будет мое тайное сокровище.

Утром Пьер ждал меня на платформе, как мы договорились. Он подхватил чемоданы, помог выйти из поезда. Потом сжал в объятиях. Такая публичная демонстрация чувств на него не похожа.

– Я так счастлив, что ты снова здесь. – Он внимательно оглядел меня. – Выглядишь усталой…

Я поправила прическу:

– Поздно легла вчера.

– Последний парижский вечер?

– Вот-вот. Ну что, поехали?

В гостиной меня встретил огромный букет роз. Дом сиял чистотой, все вещи на своих местах. Его старания не вызвали у меня никаких эмоций.

Я поблагодарила Пьера, поцеловала его и поднялась на второй этаж, чтобы разобрать чемоданы. Он не пошел со мной. Слезы повисли на ресницах, потекли по лицу. Я промокнула их салфеткой, чтобы не оставалось следов. Несколько раз глубоко вдохнула, глядя в потолок. Ничего не помогло. Слезы бежали все быстрее и сильнее. Я услышала шаги Пьера – он поднимался по лестнице. Тогда я бросилась в ванную, чтобы умыться холодной водой.

– Что ты собираешься сегодня делать? – спросил он, входя следом за мной.

Я отвернулась и схватила полотенце.

– Не знаю, – ответила я хрипловатым голосом, не отнимая полотенца от лица.

– Хочешь расположиться на чердаке? Отдохнуть? Погулять?

Нужно было срочно взять себя в руки.

– Погулять – это хорошая идея. Займусь обустройством завтра. Давай проведем этот день вдвоем, такая возможность нам выпадает не часто.

Я так и стояла к нему спиной и старалась натянуть на лицо улыбку, повторяя себе, что все будет хорошо в этом лучшем из миров.

С порога я помахала Пьеру, уезжавшему на работу. Подождала, пока его машина скроется из виду, и вернулась в дом. Я была одна. Царила полная тишина. Мне понадобилось больше часа, чтобы убрать со стола остатки завтрака и застелить нашу постель. Я тянула, сколько могла, но в конце концов у меня не осталось ни одной отговорки, и я поплелась на чердак. Спасибо Пьеру, он проветрил, и затхлостью здесь не пахло. Я села рядом со старой верной подружкой. Придется привыкать – великолепной профессиональной машины, как в ателье, у меня больше не будет. Все утро я так и просидела, даже не прикоснувшись к своему “Зингеру”.

В полдень я спустилась на кухню, решив приготовить бутерброд. Пока ела, проверила телефон: ни одного звонка, ни одного сообщения. Нет больше Марты. Нет больше клиенток. Нет Габриэля.

Днем я собралась с духом – надо действовать. Если я собираюсь шить, нужны новые ткани, а не остатки старых. Меня ждал настоящий шок, когда я увидела разницу между запасами Марты и ассортиментом магазина Toto Soldes. Я сказала себе, что слишком быстро привыкла к роскоши и изысканности. В результате все же нашлось несколько приличных тканей, и я вернулась с ними домой.

Назавтра я позвонила Филиппу. Хотела узнать, как обстоят дела с неоконченными заказами. Он не снял трубку, не ответили мне и девушки. Для очистки совести я поискала в телефонном справочнике координаты моих клиенток: все они оказались в закрытом списке.

Три следующие недели были самыми тяжелыми в моей жизни. Я начинала день с сообщения Филиппу, ни на одно из которых не получила ответа. Связаться с девушками я больше не пыталась – не хотела осложнять их отношения с Мартой. Все отвернулись от меня. Позвонили несколько приятельниц: одной нужно было убрать платье в талии после беременности, еще двум-трем подшить низ юбки. Я предлагала посмотреть модели, которые могли бы им подойти, но они откладывали новые вещи на потом. “Как только появится возможность, сразу к тебе обращусь”, – говорили они.

Мне все время вспоминалась фраза Марты: “ Ты что, искренне полагаешь, будто сможешь достичь творческого расцвета, всю жизнь подшивая платья и делая прямые юбки для пожилых дам?”

Словно “отчаянная домохозяйка”, я каждый вечер считала минуты в ожидании Пьера. Я всегда встречала его улыбкой. Его ни в чем нельзя было упрекнуть. Все выглядело так, будто он проанализировал свои недостатки и решил стать другим человеком: больше не возвращался домой бог знает когда, а если брал дежурство, заранее предупреждал меня и старался дежурить только тогда, когда нельзя было отказаться, к тому же рекламировал меня своим коллегам и медсестрам. Выходные проводил дома со мной. Строил планы на отпуск, на короткие загородные вылазки. И все чаще и чаще заговаривал о нашем будущем ребенке. Но я пока была не готова. Правда, я не признавалась в этом Пьеру, но постоянно откладывала отмену противозачаточных таблеток. Я чувствовала, что он за мной наблюдает. В особенности по вечерам, когда мы смотрели телевизор и нам было не о чем говорить. Теперь он снова исполнял супружеский долг. Однако всякий раз, когда мы занимались любовью, мне приходилось сражаться с видениями – я думала о Габриэле, и в момент оргазма не знала, что делает мое удовольствие таким сильным: тело Пьера или воспоминания о Габриэле и его губах. Габриэль… На самом деле у меня от него ничего не осталось. Как будто его и не было никогда в моей жизни. В тех редких случаях, когда я выходила прогуляться, стоило мне встретить мужчину, пахнущего Eau Sauvage, как я начинала жадно втягивать воздух, стараясь оживить воспоминания. И всякий раз повторяла себе, что я полная дура. Снова и снова я прокручивала в воспоминаниях сцену нашего прощания. И неизменно приходила к бесспорному выводу: он не попытался меня удержать.

Но мне не хватало не только Габриэля, я тосковала по всей моей парижской жизни. По адреналину заказов, шуму ателье, девушкам, умным машинам, смеющимся и болтающим клиенткам, приемам, вернисажам, поездкам на такси по всему городу, обуви на головокружительных каблуках.

И по Марте. Без нее у меня ничего не получалось. Она открыла меня, была источником моего вдохновения. А теперь она отняла у меня все.

Однажды вечером я сорвалась. Пьер вернулся домой и увидел, что я сижу возле швейной машинки и заливаюсь слезами. На чердаке царил кавардак: разбросанные по полу куски ткани вперемешку с едва начатыми и недошитыми платьями. Ничего законченного. Никаких результатов.

– Ирис, бог мой, что происходит? – Он бросился ко мне.

– Ничего не могу сделать, ничего не получается, – всхлипывала я.

– Марта не присылает тебе заказы?

Когда я вернулась, мне не хотелось ничего рассказывать, но теперь у меня не было выхода.

– Она выгнала меня.

Ни словом не упрекнув Пьера, не намекнув, что тут есть и его вина, я объяснила, что все кончено.

– А этот Габриэль? Может, он тебе чем-то поможет?