Все посмотрели на Тару. Та покраснела.

– Вы хоть представляете, каково это – носить брекеты? Как с ними неудобно! И больно! Тара мучилась целых три года…

– Вообще-то всего два, – робко вставила Тара.

– Два года! А по ощущениям – как все три! Эти вечные хождения к врачу! Насмешки за спиной! И эта… как ее…

Я запнулась и ткнула пальцем в Гарольда. Пусть сам закончит фразу.

– Боль?

– Боль! Да! Она самая! Что мы можем сделать? Только одно – поддержать ее! Разве мы не в фотоклубе! Разве главная задача фотографии – не… как там говорят? Подмечать детали!

Все забормотали. Кто-то со мной согласился. Другие принялись извиняться перед Тарой, которая заверяла, что ничуть не обиделась. Она посмотрела на меня и одними губами произнесла:

– Спасибо.

Хотя благодарности я совершенно не заслуживала.

У меня закружилась голова. Я оперлась о стол, чтобы не упасть. Огляделась. Даже тренер Пауэл оторвался от книги посмотреть, что устроит эта придурошная дальше.

– Ладно, давайте… подмечайте свои детали. – Я повернулась к Эйвери: – Пойду подожду тебя… у твоей крутой тачки с подогревом для задницы. Удачи всем.

Я развернулась, задрала голову и вышла из лаборатории.

* * *

Десять минут спустя Эйвери присоединился ко мне. Мы сели в машину и какое-то время молчали. Я засыпала на ходу, держа голову вертикально одной силой воли. Знала, что надо извиниться или хотя бы объяснить свою выходку. Но тут Эйвери сказал:

– Все получилось? Ты нашла, что тебе нужно, в ноутбуке Гарольда?

Я открыла глаза. Эйвери не злился, скорее, ему было любопытно. Я слишком устала, чтобы притворяться.

– Я скопировала его жесткий диск. Дома посмотрю. – И добавила: – Как ты догадался?

– Девушки часто просились со мной на футбол или концерт. Но еще ни разу не ходили в фотоклуб. Я, конечно, крут, но не настолько.

Метко подмечено.

– Извини. Надо было сказать. Просто… – промямлила я и замолчала.

– Не волнуйся, Мертц. Рад был помочь. – Эйвери завел машину. – Если в следующий раз предупредишь заранее, возможно, я смогу сделать что-то еще.

– В смысле?

– Я задерживал Гарольда как мог. Специально запорол фотографию и выслушал длинную лекцию о технологии проявки. Он выставил меня дураком. Надеюсь, оно того стоило?

– Да. Спасибо. – Я искренне улыбнулась.

Эйвери принялся тыкать в сенсорный экран своей «Теслы», впервые с момента нашего знакомства, будто бы нервничая.

– Знаешь… хотел тебя кое о чем попросить…

– Ясно. Как обычно. Ты помог мне, значит, теперь я твоя должница.

– Ничего подобного! – Он помолчал. – Я хотел попросить тебя… не знаю… об одной услуге, что ли? Ты вовсе не обязана соглашаться, хотя я был бы весьма рад, если ты…

– Господи. В чем дело? – спросила я, испугавшись, что ему нужна моя почка или другие органы.

– Ладно. В больнице у моей мамы… Я же говорил, что у нее своя больница, да?

– Эйвери, все знают, кто твои родители.

– А. Хорошо. – Он смущенно кивнул. – В общем, ее больница выиграла одну награду. Какую именно, не скажу. За лучшую больницу или вроде того. В общем, маму должны поздравлять в торжественной обстановке.

– Так…

– Я тоже обязан присутствовать. Пойдешь со мной? – Эйвери затаил дыхание. – Предупреждаю сразу: будет скучно и уныло.

– Прости… ты приглашаешь меня на бал?

Я что, и впрямь угодила в роман Джейн Остин?

– Это не бал. Это торжественный прием, – уточнил он. (Я позднее проверила – разницы никакой.) – Повторюсь: будет скучно.

Его заметно передернуло.

– А почему ты обязан идти? Зачем мать тебя заставляет?

– Маме, если честно, без разницы. Это отец настаивает, чтобы я пришел.

Увидев мое замешательство, Эйвери пояснил:

– Отец никогда не упускает возможности покрасоваться на подобных мероприятиях. Я думаю… Только никому не говори, пожалуйста… Мне кажется, он планирует со временем баллотироваться в президенты.

– Ух ты! Обалдеть!

– Поскольку он белый и выставляет себя человеком прогрессивных взглядов, то любит всем показывать, что сын у него темнокожий. Как я говорил, вечер будет скучным. Но, возможно, мы сумеем сбежать после торжественной части и… пойти куда-нибудь еще.

Эйвери никогда не знакомил своих подружек с родителями. А меня, выходит, собирается? Причем… на шикарном приеме у богачей?

Я потеряла дар речи. Эйвери запаниковал:

– Ладно, я понял. Будет страшная скукота. Извини. Я не должен был тебя просить.

– Нет-нет-нет! – Я пыталась удержать лицо. – Я просто удивилась. И, если честно, запереживала, что мне нечего надеть. Если ты не шутишь… То я пойду. Конечно. Не повеселимся, так хоть отметимся.

В конце концов, мы вроде как «пара». Нельзя играть в отношения исключительно ради моей выгоды.

Эйвери расплылся до самых ушей.

– О господи. Марго, ты – чудо! Знала бы ты, как я ненавижу эти сборища…

– Рада помочь, – сказала я, глядя в огромные счастливые глаза.

Эйвери забарабанил пальцами по рулю, но трогаться с места не спешил.

Снова стало тихо. Как после Дэнни. У меня поджало живот, и я в панике выпалила:

– Твои фотографии!

Эйвери испуганно оглянулся: уж не инсульт у меня? С чего я вдруг заговорила загадками?

Пришлось уточнить:

– Извини. Мне правда хочется посмотреть на твои фотографии. Если ты не против.

Он кивнул, дотянулся до сумки на заднем сиденье и вытащил снимки. На верхнем была вывеска «Тринити-тауэрс» – бежевая деревянная доска в стиле модерн, надпись на которой гласила: «Апартаменты в «Тринити-тауэрс». Добро пожаловать домой». (Только не спрашивайте, кто ее сочинил.)

– Это архитектурное убожество, единственная прелесть которого в низкой арендной плате. Зачем его фотографировать? – спросила я.

Закусив губу, Эйвери ответил:

– Честно? Я хотел сперва сфотографировать тебя. Но понял, что в таком случае ты решишь, будто это клише и что я к тебе подкатываю, и… ну не знаю, проявляю гендерные стереотипы. Великую Марго Мертц этим не впечатлить. Вот и… Все, что я придумал. Твой дом. В черно-белых тонах. Извини.

Господи. Он и впрямь меня раскусил. Если бы Эйвери меня сфотографировал, я бы сожрала его со всеми потрохами. Обязательно съязвила бы в ответ и резко высмеяла.

Но раз он так хорошо меня понимает…