– Она здесь, – произнес он, не в силах сделать так, чтобы его голос звучал твердо. – В том самом платье.

Уит буркнул:

– Значит, можно уходить.

«Нет».

Дьявол сдержался, покачал головой.

– Нет. Я должен убедиться, что они встретятся.

Брат перевел взгляд на окна бального зала и присвистнул.

– Эван голову потеряет, когда увидит ее в этом платье.

Дьявол кивнул.

– Хочу, чтобы он знал – я его опережаю. И всегда буду опережать.

– Вот что я скажу – леди Фелисити здорово прихорошилась.

– Ерунду говоришь, – сказал Дьявол, страстно желая всадить брату кулак в челюсть. Но для этого придется отвести взгляд от Фелисити, а ему этого совсем не хотелось. А если быть до конца честным, он сомневался, что сможет это сделать.

На нее нельзя не обратить внимание.

Казалось, что она одета в жидкое золото.

Он знал, что портной постарается как следует, но это платье было просто великолепно. Глубокий вырез лифа открывал ошеломительную кожу – достаточно, чтобы привлечь внимание всех мужчин в помещении. Дьявол предположил, что так и было задумано, но ему совсем не нравилось, что все мужчины смотрят на нее.

– Слишком глубокий вырез.

– Ты рехнулся? – сказал Уит. – Даже Эван не сможет отвести от него глаз.

Дьявол тоже не мог, в этом-то и проблема. Плечи тоже были открыты, а длинные, изящные руки скрывали перчатки из золотистого шелка, вызывавшие у него по-настоящему непристойные мысли.

Мысли о том, с каким удовольствием он стянул бы их с нее.

Мысли о том, достаточной ли они длины, чтобы привязать ими ее запястья к прутьям кровати. Достаточно ли они крепкие, чтобы удержать ее, когда он будет снова и снова доставлять ей наслаждение – до тех пор, пока оба они окончательно не погрязнут в грехе.

И все эти мысли пронеслись у Дьявола в голове еще до того, как он вспомнил о том, что ей доставили вместе с платьем и перчатками. Сердце его заколотилось, мучимое одновременно знанием и любопытством, и грохот в груди усилился, когда Фелисити обступили сразу несколько одетых в черное мужчин; нескольких из них Дьявол узнал – юные мерзавцы, которых вообще нельзя впускать в бальные залы, а тем более подпускать к женщине, являющейся самим совершенством.

Один особенно наглый потрогал веер слоновой кости, свисающий с ее запястья. Минуточку. Веер?

Или он прикоснулся прямо к ее запястью?

В глотке у Дьявола заклокотало, и Уит посмотрел на него.

– Ты прав. В твоем плане действительно нет недостатков.

Дьявол нахмурился.

– Хватит уже. – Фелисити легко уклонилась, сняла веер с запястья и протянула его наглецу. – Кто это такой?

– А мне откуда знать? – Уит взял за правило держаться как можно дальше от аристократии.

– Я ему руку сломаю, если он еще раз к ней прикоснется. Ей это определенно не нравится.

Наглец написал что-то на веере и протянул его следующему из тех, кто стоял в круге, затем следующему, и опять следующему.

– Что они делают?

– Наверняка исполняют какой-нибудь нелепый аристократический ритуал. – Уит зевнул. Громко. – Теперь у девушки все прекрасно.

Она не выглядела так, словно у нее все прекрасно. Она выглядела… удивленной. Выглядела юной и безупречной, неуверенной и ошеломленной, словно не ожидала, что платье все изменит. Словно и правда верила, что в головах у большинства мужчин достаточно мозгов, чтобы увидеть истинную ценность женщины без наряда стоимостью в целое состояние. Или слоя пудры. Или капли румян. О, если бы мужчины были на такое способны, Фелисити Фэрклот не оказалась бы на пыльной полке. Она бы давным-давно вышла замуж за приличного мужчину с приличным прошлым, жила бы с ним в счастливом браке и не имела бы никакого отношения к чужому отмщению.

Но мужчины не такие, поэтому у нее ничего не получилось, и теперь она удивлена и, возможно, слегка выбита из колеи.

Дьявол понял, что хочет к ней подойти и напомнить, что она тут не просто так, а с важной целью – купаться в их внимании и обрести в высшем обществе место, которое она так отчаянно желает себе вернуть. И как следствие – радостно принять обещание будущего с мужчиной, который, возможно, однажды полюбит ее так, как она заслуживает.

– Эван здесь.

Обещание, которое никогда не исполнится.

Дьявол проглотил чувство вины и, с трудом отведя глаза от Фелисити, отыскал в толпе герцога. Он наблюдал, как Эван обшаривает взглядом толпу гостей. Хотя герцог склонил голову, приветствуя заговорившую с ним пожилую даму с огромным тюрбаном на голове, разглядывать толпу он не прекратил.

Эван ищет Фелисити.

– Идем, – сказал Уит. – Ненавижу чертов Мейфэр.

Дьявол помотал головой.

– Нет, пока он ее не увидит.

Но тут герцог отыскал свою так называемую невесту в платье, расшитом золотыми нитями, и Дьявол увидел, как его брат – самый красивый мужчина из всех, кого Фелисити Фэрклот когда-либо видела, – впился в нее взглядом прищуренных глаз.

– Ну все, – сказал Уит. – Сообщение получено. Он проникся золотым платьем.

Они рассчитывали, что платье привлечет внимание Эвана и разбудит его воспоминания. Напомнит Эвану о данном давным-давно обещании. Том самом, которое он так и не выполнил. Том, которое он и не собирается выполнять.

Золотое платье сообщало ему (без ведома Фелисити Фэрклот), что Дьявол побывал тут первым.

Что в этой игре он опережает своего брата. Что он победит.

Марвик долго смотрел на нее, а Дьявол хотел только одного – немедленно забрать ее оттуда.

Он не успел поддаться порыву – его спас тот наглец, что прикасался к ее запястью. Он показал на оркестр и протянул ей руку. Приглашение к танцу. Фелисити вложила свою ладонь в его, и он вывел девушку на середину зала, прочь от Эвана.

Прочь от Дьявола.

Уит буркнул:

– Я ухожу.

– Ну и уходи, – ответил Дьявол. – Я остаюсь.

– С ней?

«Да».

– С ними.

После долгого молчания Уит негромко произнес:

– Что ж, хорошей охоты, – и оставил Дьявола в темноте, смотреть, как она переходит от партнера к партнеру, снова и снова вращаясь по бальному залу. Он смотрел, как она улыбается одному за другим, и молча запоминал их ошибки. Рука слишком низко на талии. Взгляд, чересчур долго задержавшийся на ее груди. Шепот слишком близко к ушку.

Наблюдая за происходящим, Дьявол начал терзаться, испытывая острую неприязнь к мужчинам, которым позволялось прикасаться к ней, обнимать ее, танцевать с ней. Он безмолвно воображал, как карает их в точности, как той ночью покарал Регги. Не позволяет им появляться рядом с ней. На мгновение он представил себе, что произойдет, если он и в самом деле сможет это сделать – запретить им подходить к ней, одному за другим, до тех пор, пока рядом с ней не останется только один мужчина. Он сам.