– Ну вот, у тебя ноги не идут, – заметил Фириан, стараясь быть полезным. – А почему камень летает?

– Не лезь не в свое дело, – велела Луна, собралась с силами, прыгнула вперед и упала на гладкий гранитный склон восточного края кратера.

– Здорово! – сказал Фириан, который завис, открыв рот, там, где Луна была мгновение назад, а потом перелетел к ней. – Ты никогда так далеко не прыгала. Нет, правда! Это прямо как…

– Кар-р, – сказал ворон. Точнее, должен был сказать. Луна услышала что-то вроде «да заткнись ты». Пожалуй, ворон начинал ей нравиться.

– Ну и пожалуйста, – надулся Фириан. – Можешь меня не слушать. Меня никто никогда не слушает.

И он с гудением полетел вдоль склона вниз – только чешуя блеснула зеленым.

Луна тяжело вздохнула и поплелась домой. Придется теперь мириться с Фирианом. Ничего, он ее простит. Он всегда прощает.

Залитый ярким солнцем склон горы был иссечен тенями. Луна ускорила шаг. Она вспотела и измазалась, но отчего – от быстрой ходьбы или от того, что делала, сама себя не помня, когда вроде бы должна была рисовать? Озеро в кратере было таким горячим, что и не прикоснешься, однако бравшие в нем начало ручьи хоть и были неприятны на вкус, но зато успевали остыть, и водой из них можно было сполоснуть грязное лицо и смыть пот с шеи и под мышками. Луна встала на колени и принялась приводить себя в приличный вид. Бабушка и Глерк ждут не дождутся и наверняка начнут расспрашивать, где она была и чем занималась.

В недрах горы зарокотало. Луна знала, что это содрогается спящий вулкан. Она знала, что в этом нет ничего особенного, сон вулкана всегда тревожен, но обычно это не предвещает ничего дурного. Обычно. Однако в последнее время вулкан ворочался во сне чаще прежнего, и день ото дня все сильнее. Правда, бабушка говорила, что беспокоиться не о чем, но от этого Луна, конечно, беспокоилась только сильнее.

– ЛУНА! – Голос Глерка эхом пронесся над краем кратера и отразился от неба. Луна приставила ладонь ко лбу и поглядела вниз. Глерк был один. Он приветственно махал тремя руками, и Луна помахала в ответ. «Бабушка с ним не пошла, – поняла девочка, и сердце у нее сжалось. – Неужели она все еще спит? – от этой мысли на душе у нее заскребли кошки. – Да нет же, она давно должна была проснуться». Но даже с такого расстояния Луна отчетливо видела тревогу, которая полупрозрачной дымкой окутывала голову Глерка.

Луна со всех ног побежала домой.

Было уже за полдень, но Сян так и не встала. Она спала как мертвая. Луна разбудила ее. Слезы жгли девочке глаза. «Может быть, бабушка больна?» – думала девочка.

– Ах, детка, – проворчала Сян, – ну что тебе неймется? Зачем ты разбудила меня в такую рань? Я спать хочу.

И с этими словами ведьма перевернулась на другой бок и снова уснула.

Она проспала еще целый час. И заверила Луну, что в этом нет ничего особенного.

– Как скажешь, бабушка, – согласилась Луна, не глядя ей в глаза. – Конечно. Ничего особенного.

Бабушка и внучка обменялись одинаковыми улыбками – натужными, напряженными. Они лгали друг другу, и ложь, срываясь с губ, падала и разлеталась на осколки, звеня и мерцая, словно разбитое стекло.

* * *

ПОЗЖЕ В ТОТ ЖЕ ДЕНЬ бабушка заявила, что хочет побыть одна, и удалилась в мастерскую. Луна достала из торбы альбом и стала листать его, рассматривая рисунки, которые сама же сделала в своем странном сне. Рисунки, которые она делала, не помня себя, неизменно оказывались лучше всех. Это раздражало.

На этот раз она – уже не в первый раз, – изобразила каменную башню с высокими стенами и обсерваторией на крыше. Нарисовала бумажную птицу, вылетающую из самого западного окна. Это она тоже уже рисовала прежде. Нарисовала младенца в окружении старых узловатых деревьев. Полную луну, лучи которой несли неведомые обещания.

А еще она нарисовала карту. Даже две. На двух страницах.

Луна перелистнула страницу, вернулась назад, снова перелистнула. Ей хотелось повнимательнее рассмотреть собственный рисунок.

Обе карты были выписаны в мельчайших подробностях. Холмы и низины, тропы и скрытые опасности – все было тщательно отмечено. Гейзер. Коварная впадина с жидкой грязью. Провал, который мог поглотить стадо коз и не насытиться.

Первая карта представляла собой весьма точное изображение местности и троп, ведущих к Вольным городам. Виден был каждый холмик, каждая впадина, ручей, поляна, водопад. Луна разглядела даже упавшие деревья, которые попадались им с бабушкой во время последнего похода.

На второй карте была изображена совсем другая часть леса. Ведущая туда тропа начиналась в углу рядом с домом-деревом, уходила вверх в гору и дальше на север.

На севере Луна никогда еще не бывала.

Она изобразила тропу во всех подробностях, со всеми поворотами, развилками и приметными местами. Пометила, где можно переночевать. Указала, из каких ручьев можно пить, а от каких следует держаться подальше.

Еще на карте были изображены стоящие кругом деревья. На окруженной ими поляне рукой Луны было написано слово «дитя».

Рядом был город с высокими стенами.

В городе высилась башня.

А рядом с башней было написано: «Она здесь, она здесь, она здесь».

Медленно, очень медленно Луна закрыла альбом и прижала написанные слова к сердцу.

Прежде чем набраться духу и постучать, Антейн почти час стоял у дядюшкиного кабинета. Он начинал глубоко дышать, беззвучно репетировал речь перед собственным отражением в оконном стекле, разыгрывал диалог с ложкой. Переминался с ноги на ногу, потел, ругался вполголоса. Вытирал лоб платком, который вышила Этина, изобразив имя мужа в окружении множества аккуратных узелков. С иголкой и ниткой жена Антейна могла творить чудеса. А Антейн так любил ее, что боялся умереть от любви.

– Надежда, – говорила она, легко проводя маленькими умелыми пальцами по рассекавшим его лицо шрамам. – В крохотных почках, которые появляются на ветках в последние дни зимы, прячется надежда. Они такие сухие на вид! Совсем неживые! И такие холодные, если к ним прикоснуться! Но вскоре все меняется. Они растут, одеваются в липкую кожицу, набухают, и вдруг мир вокруг разом становится зеленым.

И, вызвав в памяти образ жены – розовощекой, с рыжими, как маки, волосами, с тяжелым, будто готовым лопнуть животом под собственноручно сшитым платьем, – он наконец постучал в дверь.

– Ага! – откликнулся изнутри громкий голос. – Надоело шаркать под дверью, решил-таки объявиться!

– Простите, дядюшка… – забормотал Антейн.

– ХВАТИТ ИЗВИНЯТЬСЯ, МАЛЬЧИШКА! – рявкнул Герланд, глава Совета старейшин. – Открывай дверь и входи!

Антейну стало неприятно оттого, что его назвали мальчишкой. Он давно уже был не юнец. Он – умелый ремесленник, владелец мастерской, мужчина, женатый на любимой женщине. Он давно уже не мальчишка.