Встав со стула, Наташа медленно, как сомнамбула, вышла из кабинета, нашарила в сумочке ключ, закрыла дверь. Выйдя на улицу, так же медленно пошла вдоль кромки тротуара, потом подняла руку, голосуя первой попавшейся машине.

Первой попавшейся оказалась раздолбанная синяя «девятка» с разухабистым парнягой за рулем. Он лихо довез ее до самого крыльца, не пристав ни разу с дорожным пустым разговором, за что она была ему очень благодарна. Даже чаевые сверху оговоренной суммы дала.

Дома, бросив сумку в прихожей и даже не сняв босоножек, чего за ней отродясь не водилось, поскольку была не любительница лишний раз пылесосить, она быстро прошла в гостиную и деловито уселась перед экраном ноутбука.

Так. Так! Теперь, главное, сосредоточиться. Вопрос первый — как героиню Анну убивать станем? Что насмерть, это понятно, а способ? Летящий кирпич на голову? Нет, это слишком анекдотично… Надо что-то такое придумать, чтобы достоверно было, чтоб сразу виделась между строк обычная трагическая ситуация, которая может произойти в жизни любого человека. Например, едет человек за рулем автомобиля, и вдруг у него сердечный приступ случается… Или нет! Лучше так: идет себе человек по тротуару, а по дороге вдрызг пьяный водитель едет… А можно и еще круче придумать. Например, водитель захотел у своего подъезда машину поставить, начал туда-сюда маневрировать, а из подъезда женщина вышла… А он ее не увидел! И резко сдал назад! Очень резко, потому что пьяный был и расслабиться успел, до родного подъезда добравшись… Потом этот водитель вроде как понял, что сотворил, выскочил из машины, а она лежит на газоне… Молодая, красивая, в задравшемся ярко-красном платье, и черные волосы стелятся по зеленой траве. Нет, не так! Волосы лучше не «стелятся», а легли вокруг головы черным веером. И ярко-зеленые глаза смотрят вверх удивленно, а потом гаснут, гаснут… И все. Очень быстрая смерть. Нелепая случайность, фатальное стечение дурных обстоятельств. Жалко девушку. Очень красивая была девушка, молодая…

Клавиши ноутбука тихо щелкали под ее острыми твердыми и ухоженными коготками, строчки торопливо ползли по экрану слева направо. Как это просто, оказывается: взять и укокошить взлелеянную в творческих фантазиях книжную героиню и даже удовольствие получить от этого процесса. А чего она хотела от нее, эта героиня? Сама ж заявила с надменностью в голосе — убей, мол… Вот она и убила.

Теперь дальше… Что у нас может происходить дальше? Ах да… Из подъезда вслед за героиней должен выбежать герой, увидеть распростертое на траве тело, задравшееся до бедер алое платье, улетающий в небеса зеленый взгляд и… Так. А что, собственно, и?!. Какая ей разница, что там потом будет, после этого проклятого «и»? Что там этот герой может сделать? Заплакать? Завопить от горя? Оборвать все волосы на голове? Фу, ерунда какая…

В общем, дальше творческий процесс двигаться уже не захотел. Устал, наверное. Ну и ладно. И смысла нет его дальше двигать. Все. Хватит. И она устала от этой писанины. Шутка ли — человека убить… Можно сказать, впервые она это сделала. Хотя — лиха беда начало…

Посмотрев на часы, она удивленно вскинула брови. Ого! И неудивительно, что она устала. Время-то к девяти приближается. А это значит, что просидела она за компьютером почти три часа не отрываясь. Нет, что ни говори, а хлопотное это дело — книжную героиню убивать! Ту саму героиню, которую сама придумала и в которой все вроде было так гармонично устроено — и красота, и стервозность, и трудная, но святая волчья функция «санитара леса»…

Хмыкнув и с удовольствием потянувшись, она выбралась из кресла и удивленно уставилась себе под ноги. Надо же, босоножки не сняла. Наклонившись, тут же расстегнула кожаные ремешки на щиколотках, ступила на ковер босой ногой. Блаженство. Нет, действительно — блаженство! Странно, но организм пребывал именно в таком безмятежном состоянии. Ну может, и не полного блаженства, конечно, но уж точно в состоянии глубокого душевного удовлетворения, которое обычно приходило подарком после ее долгого плавания в творческом процессе. Это было похоже на спасительный выброс утопающего на берег, когда он понимает, что остался жив, и наступает всплеск чувств, и сразу всего хочется, причем одновременно: пить, срочно бежать в туалет, есть, спать, курить, — и не знаешь, какому удовольствию в первую очередь отдаться.

В данном случае ей захотелось в первую очередь горячего чая. Придя на кухню, она включила чайник, поставила перед собой любимую чашку и взгромоздилась на диван в позе лотоса. Или почти лотоса. На преодоление этого «почти» уже ни сил, ни желания не было. Тем более под ногой оказался пульт от телевизора, и она лениво вытащила его на волю, так же лениво нажала на кнопку включения.

— …Если вы что-то знаете об этом человеке, позвоните нам, пожалуйста, по телефону шесть шесть ноль десять пятьдесят два… — ворвался в пространство кухни наполненный тревожным сочувствием голос известной актрисы, и вот уже экран большим планом выдал ее лицо, очень красивое, русское и немного трагическое лицо. — Мы всегда ждем. Мы всегда надеемся на вашу помощь, дорогие телезрители…

Вообще-то она не любила эту слезливую передачу. Всегда ей казалось, что там есть подвох. Но смотреть на ведущую было одно удовольствие. Таких лиц, как у нее, сейчас нет. Все остальные лица норовят повернуться в камеру выгодным ракурсом, а эта — нет. Эта такая, какая есть. И известный актер-ведущий тоже ничего, с сочувствием в грустных понимающих глазах.

— …А сейчас мы хотим дать слово нашим гостям из Германии…

Ведущая ловко протянула руку с микрофоном, и на экран выплыло лицо пожилой дамы с легким сдержанным макияжем и аккуратной причесочкой «а-ля Мирей Матье» волосок к волоску. Правда, волосков на голове у пожилой дамы для такой прически явно не хватало, но все равно выглядело это достаточно стильно. Наверняка дорогой немецкий парикмахер над ее головой долго трудился. Дама потянулась было трясущейся рукой к микрофону, но тут же прижала ее к горлу, плотно прикрытому шелковым шарфиком. Щеки ее от волнения затряслись, губы пошли ходуном, глаза наполнились мутной влагой, и вот уже первая слезинка покатилась по щеке и растаяла в глубокой носогубной складке. Сидящий рядом с дамой вальяжный господин, колыхнув пивным брюшком, с готовностью перехватил микрофон:

— Меня зовут Генрих Штольц. Я прошу извинить мою мать… Она очень, очень волноваться. Прошу извинить… — с сильным акцентом и тоже очень волнуясь, торопливо проговорил господин.

Немцы, стало быть, отрешенно подумалось Наташе. Наверняка сейчас будет какая-нибудь военная история про любовь русского солдата и немецкой девушки. А может, наоборот…

— Моя мать была русская девушка, когда приехала в Германию искать свою мать…

— Вы не волнуйтесь, пожалуйста… — душевно перебила господина ведущая. — Давайте начнем с самого начала вашей истории. Как зовут вашу маму?

Немец вздохнул, вытащил идеальной чистоты платок из внутреннего кармана пиджака и промокнул влажный лоб. Потом сделал торопливый жест ладонью в сторону микрофона — погодите, мол. Потом еще раз вздохнул — сосредоточился, наверное. И заговорил довольно прилично, как по писаному.