рассмотреть. Я решил, что играть с ним в прятки – глупая идея, пусть он сам меня заметит. В темноте крякнула переносная радиостанция, я услышал голоса и понял, что другие ребята из его взвода сторожат на крыше: судя по всему, они устроили тут для кого-то мышеловку, а я-то точно этой мышью быть не хотел.

Так что я направился вдоль по улице прогулочным шагом, насвистывая что-то под нос. Около самых дверей меня окликнули:

– Стоять!

Это был молодой солдатик с М16.

– Эй, приятель, – сказал я, – как дела? Что это ты тут забыл?

– Что я тут забыл? – переспросил он скептически. – Это ты, черт возьми, что тут забыл, дядя?!

– Да так, решил пропустить пару кружек пива. Я слышал, тут где-то есть укромное местечко.

– Ты в своем уме? – громко прошептал он. – Пропустить пару кружек? Город кишмя кишит «чарли», а он шлендает по улице как ни в чем не бывало!

– Слушай, ну жажда замучила! Здесь должен быть хороший паб где-то в конце переулка.

– Ничего здесь нет. Все закрыто во всем квартале, – буркнул он.

Однако я его явно заинтриговал. Что еще за бар такой, что его посреди ночи, наплевав на военную обстановку, ищет какой-то свалившийся с луны американец? Так что дальше мы пошли вдвоем, но винтовку свою он держал наготове, стволом вверх. Этому парню было, наверное, лет восемнадцать или девятнадцать, как Томми Коллинзу.

Мы дошли до перекрестка, и вот вам, пожалуйста, – уютный ресторанчик в колониальном стиле, который выглядит так, словно его сюда доставили прямо из Парижа и сбросили на парашюте. Стоит как новенький, хотя вся его французская клиентура давно разбежалась. Впрочем, он и правда оказался наглухо заперт.

– Слушай, дядя, – тихо сказал солдат, – я не знаю, кто ты и что ты тут забыл, но лучше бы тебе валить отсюда прямо сейчас. Где ты живешь?

– Прямо за углом.

– Окей, тогда давай закругляйся и иди спать.

Так я и сделал. И, поворачивая за угол, оглянулся посмотреть на него еще раз. Он так и стоял там со своей М16, прикрывая меня. В ту ночь я благополучно вернулся домой. И пожелал ему того же самого: вернуться домой живым.

На следующий день, когда я принес в «Каравеллу» очередной мешок с провизией, я собрал небольшой митинг среди клиентов с одним требованием: не закрывать бар после полуночи! Если уж нам суждено попасть в ловушку в этом отеле, так пусть уж хотя бы спиртное будет под рукой. Еще не хватало расстаться с жизнью в его поисках!

Глава 29

В поисках Бобби

Бои продолжались в главных городах и вокруг стратегических военных баз, самые ожесточенные – в Кхешани и Хюэ, где на переднем крае оказались морпехи.

Я переживал за Ричарда Рейнольдса, второго лейтенанта морской пехоты США, который был в моем списке и о котором наверняка сейчас болело сердце у всей его многочисленной инвудской родни. Где он теперь?

Наверное, в Кхешани, ключевом нашем расположении рядом с Тропой Хо Ши Мина, на границе с Лаосом. Там сейчас жарко, пять тысяч «кожаных воротников» со своим армейским подкреплением отрезаны и окружены двадцатитысячным отрядом северовьетнамцев. Президент Джонсон приказал удерживать Кхешань «любой ценой», что стало серьезным просчетом[124] за десять дней до «Тетского наступления» – это отлично показано в фильме Стэнли Кубрика «Цельнометаллическая оболочка»[125] и описано в «Репортажах» Майкла Герра[126].

Ричи мог быть и в Хюэ, старой имперской столице на Ароматной реке[127], в тридцати милях к югу от демилитаризованной зоны недалеко от Фубай, где три батальона морской пехоты США и южновьетнамские солдаты тоже сидели в осаде, сражаясь с десятью батальонами вьетконговцев и СВА, пока части 1-й кавалерийской с боями пробивались к ним на помощь[128].

Вначале пилотам было запрещено бомбить древнюю цитадель[129], которая со своими ста шестьюдесятью дворцами и храмами была сродни Запретному городу в Китае. Солдаты генерала Зяпа использовали ее как крепость, делая вылазки от дома к дому и казня гражданских. Политики не хотели, чтобы авиаудары превратили исторический памятник во второй Дрезден. В последние месяцы Второй мировой 1200 бомбардировщиков, наших и британских, сровняли этот старинный немецкий город с землей. В те дни была полностью разрушена знаменитая своим великолепным куполом Фрауэнкирхе[130] и огромное множество других достопримечательностей эпохи барокко. В пожарах от зажигательных бомб расстались с жизнями 25 000 человек – восемьдесят процентов города потонули в этом огненном шторме. Курт Воннегут[131], сидевший в то время в немецком плену, был одним их тех, кто разбирал завалы и хоронил погибших. По воспоминаниям об этом ужасе он написал один из своих самых сильных романов «Бойня № 5»[132]. Я все же надеялся, что наши подкрепления успеют в Кхешань и Хюэ и с Ричи все будет в порядке, где бы он ни находился. Переживал я и за Джои Макфаддена, тот был рядовым в пехоте. Но где он сейчас и что с ним – об этом я тоже не имел ни малейшего представления.

Зато я хорошо знал, где Бобби Паппас – на просторной базе Лонг-Бинь, всего лишь в часе езды от Сайгона, рядом с городком Бьенхоа[133]. Наши силы держали под контролем главную дорогу, тянущуюся на северо-восток, по ней теперь сновали вереницы военных машин, покидая столицу или возвращаясь назад. Я подумал, что это шанс повидаться со стариной Бобби. Дома мы с ним, бывало, проворачивали разные делишки. Кого-кого, а уж его-то я просто обязан был крепко обнять и угостить нашим нью-йоркским пивом.

Понятно, что вот так запросто мне до него не добраться. Бобби был специалистом по связи в Лонг-Бинь, а на этой базе держали главные запасы вооружения для всей армии – крупнейший в мире военный склад. Год назад вьетконговские саперы ухитрились подорвать там пятьдесят тысяч 155-миллиметровых снарядов, и затем два месяца ушло на то, чтобы бережно откопать те, что не сдетонировали. Так что база бдительно охранялась, а уж теперь-то, во время «Тетского наступления», особенно.

Я зашел к судовому агенту и переговорил с его секретарем, мистером Мином. Меня, мол, не будет пару дней. К тому времени мы с ним уже хорошо подружились, так что он закрыл глаза на правила и выдал мне трехдневное содержание авансом.

На дороге я поймал попутку на северо-восток, и, когда мы прибыли на базу, я поразился ее величине. Здесь квартировали пятьдесят тысяч