Такранаксет был эпосом о серафимах. Со временем Лазло нашел пару отрывков, но сама поэма так и не дошла до Зосмы. Услышав благоговение в голосе Эрил-Фейна, он понял, что текст священен:

– Вы им поклоняетесь.

– Да.

– Надеюсь, я не оскорбил вас своей теорией.

– Вовсе нет, – заверил Эрил-Фейн. – Мне она понравилась.

Они двинулись дальше. Лазло ошеломленно рассматривал необычные образования вокруг себя.

– Этот был подростком, – сказал он, указывая на череп, казавшийся чуть меньше остальных. – А этот принадлежит демону-младенцу. И это гора из сплавленных костей демонов. И я взбираюсь по ней на спектрале. – Он погладил длинные белые ушки Ликсы, и та довольно фыркнула. Лазло прошептал ей ласковые слова, после чего продолжил: – Я еду по погребальному костру иджи с Богоубийцей. Который нанял меня секретарем.

Призрачная улыбка Эрил-Фейна стала не такой уж и призрачной.

– Ты рассказываешь мне историю? – спросил он, развеселившись.

– Похоже на то. – Лазло заговорил театральным голосом: – Пик, казавшийся низким на фоне горизонта, вблизи оказался довольно внушительным, и у каравана ушло несколько часов, чтобы подняться по холмистой тропе к Форту Мисрах. Другого пути не было. На протяжении многих столетий именно в этом месте всех фаранджей потрошили, четвертовали и скармливали падальщикам. Лазло Стрэндж посмотрел в небо, – в эту секунду Лазло замолчал, чтобы посмотреть в небо, – где мерзкие птицы кружили, вопили и визжали, чуть ли не завязывая салфетку вокруг своих отвратительных изогнутых шей. И он подумал с легкой озабоченностью: неужели его привели так далеко, просто чтобы скормить стервятникам?

Эрил-Фейн рассмеялся, и Лазло счел это маленькой победой. Чем ближе они были к своему пункту назначения, тем мрачнее становился Богоубийца. Лазло не мог этого понять. Разве человек не должен радоваться возвращению домой?

– «С легкой озабоченностью»? – повторил Эрил-Фейн, вздернув бровь.

Лазло указал на птиц:

– Их радостный вид внушает угрозу.

– Что ж, думаю, пришло время открыть тебе правду. Из-за нехватки путешественников-фаранджей сиррахи начали истощаться. Мы сочли необходимым заманить каких-нибудь странников, чтобы восполнить нехватку пищи. В конце концов, нужно же птицам чем-то питаться.

– Обидно. Если бы вы рассказали мне раньше, я бы записал это в книжку Каликсты. Тогда на призовые деньги я бы смог подкупить палачей.

– Слишком поздно, – горько произнес Эрил-Фейн. – Мы уже прибыли.

И действительно, они были на месте. Впереди маячили крепостные ворота. Их открыли тизерканцы в шлемах, приветствуя своего лидера и соратников с торжественной радостью. На Лазло поглядывали с любопытством, как и на других незнакомцев, когда их верблюдов повели через ворота к центральному плацу крепости. Она была вырезана прямо в скале – или, скорее, в расплавленных жаром костях, – которая вырастала в высокие стены по бокам, из-за чего небо казалось еще выше. Вдоль стен выстроились казармы и конюшни, а также корыта, фонтан – первая свободная вода за последние два месяца. Прямо по курсу, примерно метрах в двадцати, находились еще одни ворота. Выход, подумал Лазло, и сам едва смог в это поверить.

«В тот же миг, как вы увидите город, – пообещал им Эрил-Фейн, – вы поймете, в чем дело».

Что же это могло быть, если оно понятно с первого взгляда?

Он слез с Ликсы и подвел ее к корыту, после чего повернулся к фонтану, набрал в ладони воды и вылил себе на голову. Резкое холодное ощущение, пропитывающее волосы и бегущее по шее, было невообразимо приятным. Потом зачерпнул воды, чтобы попить, а затем еще раз и еще. Тщательно умыл лицо, впиваясь пальцами в непривычную бороду, от которой чесалась кожа. Теперь, когда они почти прибыли, он позволил себе недолго помечтать о комфорте. Не о роскоши, что было за пределами его понимания, а об обычных удобствах: душ, бритва, еда, кровать. Как только появится возможность, он купит себе новую одежду. Раньше Лазло никогда таким не занимался и ничего в этом не смыслил, но как-нибудь да разберется. Что же выбрать, когда можно надеть что угодно?

Только не серое, подумал он и вспомнил чувство завершенности, когда выкинул мантию библиотекаря и присоединился к Эрил-Фейну, – а еще сожаление. Он любил библиотеку, и в детстве ему казалось, что у нее было своего рода сознание. Возможно, она тоже любила его. И хоть это всего лишь стены и крыша с бумагой внутри, она околдовала Лазло, завлекла к себе и дала ему все необходимое, чтобы стать таким, каким он стал.

Увидит ли он ее еще раз? А старого мастера Гирроккина? Прошло всего полгода, но Великая библиотека уже стала воспоминанием, словно его разум отсортировал семь лет, проведенных там, и заархивировал их в более отдаленное прошлое. Что бы здесь ни случилось, юноша знал, что та часть его жизни окончилась. Он пересек континенты и испил звездный свет из безымянных рек. После такого нет пути обратно.

– Стрэндж! – крикнула Каликста, направляясь к нему вприпрыжку с элегантностью танцовщицы. Ее глаза сияли, когда она схватила его за плечи и потрясла. – Кости, Стрэндж! Разве это не омерзительно?

Судя по ее тону, она имела в виду «омерзительно» в хорошем смысле, если так вообще можно выразиться. Лазло сомневался. С какой стороны ни глянь – кем бы ни были иджи и кто бы их ни убил, ангелы или нет, – этот костяной курган – грандиозная могила. Но поразмышлять над значением этого открытия можно и позже. А пока он позволил себе погрузиться в чудеса.

Каликста сунула ему под нос кулак:

– Держи. Я знала, что ты слишком благородный, чтобы сделать это самому. – Поддавшись любопытству, Лазло протянул руку, и девушка вложила в нее острый кривой кусочек мерцающего белого стекла. – Это клык Пика, – заявила она, довольно улыбаясь.

Зуб иджи.

– Ты отломала его?! – изумился юноша. Для этого ей пришлось бы слезть с верблюда, возможно даже взобраться на гору пешком.

– Ну, нам же никто не запрещал портить гору.

Лазло с улыбкой покачал головой и подумал, что, если бы он не подслушал сплетню в Сиризе, если бы не упомянул о ней Эрил-Фейну, Каликста могла бы до сих пор прозябать в тюрьме или даже умереть.

– Спасибо, – сказал он, сжимая зуб в ладони.

Ему еще никогда не дарили подарков.

Их ждал небольшой перекус – скромная пища, но изысканная благодаря своей свежести. Мягкий подсоленный хлеб и белый сыр, кусочки мяса в специях и четвертинки какого-то крупного круглого фрукта, который на вкус был как сахарный дождь. Никто не произносил ни слова, и на какое-то время среди путников воцарилось единство – не было разделения на бедных и богатых, местных и чужих, ученых и секретарей. И не важно, что Тион Ниро рос на деликатесах, а Лазло Стрэндж на крошках – они оба еще никогда не испытывали такого наслаждения от еды.

– Эй, Тод, – позвала Каликста с полным ртом хлеба. – Мы все еще в моей наивности? Если так, то ты передо мной в долгу за эту закуску.