Опыта с Браунингом и позже с Троелсом было более чем достаточно, чтобы понять – тёмная сторона его природы приведёт к несчастьям, к настоящим катастрофам, если только искренняя любовь женщины не поможет ему с этим справиться. Конечно, ни о чём таком он писать не стал, но в самом конце, уже после того как попросил передать малышке Филлис, как сильно её любит, он дописал ещё один абзац о том, что понимает, как трудно будет Винни, если она решит приехать сейчас, но искренне надеется, что попозже, когда он встанет на ноги, обзаведётся собственным домом и землёй, они с Филлис смогут к нему перебраться.

Он дописал «с любовью», ещё раз внимательно перечитал письмо, вложил между двух корявых рисунков, изображавших его новый дом и вид сквозь раскрытую дверь, и запечатал, пока ещё не изменил своё решение. По спине пробежал холодок от страха, когда он вспомнил предупреждение Роберта, но Гарри отбросил эти мысли; если Винни захочет приехать к нему, это будет её решение, и ей совсем не обязательно советоваться с братом, который больше не живёт с ней под одной крышей. К тому же Роберт, хоть и напускал на себя важный вид, вовсе не был тираном, и его угрозы в ту страшную ночь, по всей видимости, были только пьяным блефом с целью ещё сильнее пристыдить Гарри.

Почта была недалеко, но пришлось бежать туда, потому что с письмами Гарри провозился гораздо дольше, чем ожидал. Миссис Йёргенсен и девушки всегда ходили туда; это был их первый пункт назначения. Они постоянно писали письма, не желая терять связь с друзьями и родственниками из Висконсина и Дании. Потом брали с собой все полученные письма и, сидя в любимой забегаловке, читали вслух за чаем и клёцками. Несколько дней они с удовольствием обсуждали эти письма, даже неприятные, и снова зачитывали вслух места, вызвавшие наибольший ужас или восторг. Откровенность этой традиции была непонятна Гарри. Даже если бы ему нравилось читать вслух, чего он никогда не любил, он слишком сильно беспокоился бы, как бы не зайти слишком далеко и не выставить на всеобщее обозрение что-то личное.

Йёргенсен во время этих чтений покидал комнату – может быть, ему тоже было неловко. Писем он писать не любил и однажды признался Гарри, что корреспондент из него скверный; Гарри предположил, что, возможно, фермер нуждается в его помощи. Не любил он и читать, предпочитая, чтобы кто-нибудь из девушек, лучше всего Гуди, читал ему по вечерам.

Дама, работавшая на почте, была любопытна и, как многие её сослуживицы, по долгу службы проявляла любезность. Акцент Гарри и, возможно, его бритое лицо привлекли её интерес ещё в первый раз, когда серьёзная Минни привела его на почту за марками. Засыпав его быстрыми вопросами, на которые он, растерявшись, не смог ответить, она поняла, что Гарри – новый работник Йёргенсенов, который хочет научиться фермерскому делу прежде, чем обосноваться как следует. Очевидно, она общалась с извозчиком, потому что, когда Гарри пришёл на почту снова, рассказала, что ей известно всё о его потрясающем багаже. С тех пор, каждый раз обращаясь к нему по имени, она прибавляла и редкое «мистер», хотя он был всего лишь наёмным работником; чтобы спастись от скуки монотонной работы, она окружила его романтическим флером, сотканным из тех намёков, которые знала о нём. Так было и на этот раз; появившись за прилавком, она воскликнула:

– Мистер Зоунт, какой приятный сюрприз! Чем могу вам помочь?

Её манера была явно нацелена на то, чтобы сообщить всем остальным посетителям почты, что перед ними тот самый Зоунт с чемоданом, о котором она рассказывала. Он заплатил за две марки в Англию; она приняла письма и сказала:

– Я знаю, вы здесь бываете нечасто, поэтому, когда приходили миссис Йёргенсен с девочками, я передала им письма для вас.

Очертя голову, он помчался к Йёргенсенам, по пути представляя, как язвительная Анни «случайно» разрывает ногтями конверт и зачитывает содержание письма ужасающимся взволнованным сёстрам.

Вышло так, что ему пришлось ждать, пока все соберутся. Женщины уже сидели в двуколке, но мистер Йёргенсен был ещё в баре.

– Боюсь, он опять с кем-нибудь спорит, – сказала его жена. – Если ты пойдёшь поищешь его, он, может быть, вспомнит, что времени у нас не так много.

Поэтому Гарри вновь пришлось посетить этот бар. Он почти ожидал, что официант узнает его и скажет: это ты в тот вечер приходил с высоким датчанином! – но, разумеется, никому не было дела, кто он такой. Йёргенсен в самом деле ввязался в дискуссию об изгородях и правах на землю, которые боялся потерять, но заметил Гарри и представил его всем собравшимся как свою Вертикаль из Лондона.

Поскольку Йёргенсен был пьян, а жена принялась его дразнить, в шутку угрожая взять вожжи в свои руки и осрамить его перед всей публикой, все развеселились, и, когда выезжали из города, девушки всё ещё хохотали над чем-то, что увидели у галантерейщика.

– Ой, чуть не забыла! – Гуди полезла в сумочку. – Вам два письма, мистер Зоунт, – и все рассмеялись над тем, как она передразнивает даму с почты. Она передала ему письма, и он вынужден был крепко схватить их, чтобы не разлетелись.

– Мы все ужасно завидуем, – призналась Минни.

– Ещё бы, – добавила Анни, – ведь мама не получила ни одного, и мы хотели было почитать твои, но паинька Гуди нам не разрешила.

Гарри взглянул на драгоценные конверты. Он узнал почерк Винни и Джека и почувствовал детскую обиду, увидев, что оба конверта совсем тонкие. Он старался разобрать дату отправки, но дорога была тряской, буквы прыгали, и пришлось выпрямиться, чтобы усидеть на месте. Он заметил, что Анни внимательно наблюдает за ним, и остальные тоже, пусть и не так открыто.

– Ну? – спросила она бесцеремонно. – Мы все в нетерпении.

– Одно от брата, – сказал он. – Другое от жены. Но я, конечно, не могу читать их в дороге.

Она отвернулась, не слишком изящно пожав плечами, а он стал смотреть на дорогу, спрятав письма в нагрудный карман, ощущая теплоту и удовольствие от предстоящего чтения. Он решил, что повременит, пока не останется один после ужина.

Вернувшись домой, он с удивлением обнаружил, что всё здесь стало ему чуть роднее. Пока Минни загоняла кур в сарай, он помогал Йёргенсену и Гуди выгружать сумки, многие из которых были довольно тяжёлыми. Анни с матерью помчались в дом готовить ужин, и девушка ворчала, что рагу, которое она оставила кипятиться на огне, теперь испортилось, потому что из-за мужчин они вернулись слишком поздно. Гарри с удовольствием отметил, что может без труда взвалить на плечо мешок муки или кормового жмыха, а Йёргенсен похвалил его за то, что тащит тяжести, а не жалуется, будто не в силах их поднять.

Когда он дотащил последнюю покупку, большой ящик кормовой патоки, то направился было в свою комнату, чтобы вымыть руки и лицо перед ужином, но увидел, что Гуди с отцом идут за ним.

– У тебя есть фотокарточка? – несколько смущённо поинтересовался Йёргенсен. – Жены?

– Конечно, – ответил Гарри. – Показать вам?

– Да, пожалуйста, – попросила Гуди.

– В качестве подтверждения?