— Только тронься — и ты покойник, слышал?

Это был тип со шрамом на щеке. Его клокочущее от ярости дыхание раздавалось у Луисардо над самым ухом. Дыхание это, впитавшее всю грязь предместий, вырывалось из пасти, отведавшей всех запретных плодов, которые, как известно, сладки. Луисардо почувствовал такое же желание нажать на курок, как зловонный тип у него за спиной.

— Эй, братишка, рано его кончать.

Из машины появился трансвестит. Старый, брюзгливый, двигавший своим аппетитным задом с грацией хромого голубя. Герцогиня, понятно. Луисардо узнал ее: он сам видел, как она заходила в «Воробушков» и принималась лапать клиентов. К толу же он много о ней слышал. Рассказывали, что в молодые годы она огребала кучу денег и была любовницей какого-то герцога времен Франко. Теперь, под старость, она подсела на наркоту. Луисардо заметил это по ее глазам, зрачки которых словно приплясывали, и, не давая им времени действовать, с поднятыми руками, попросил разрешения курнуть. Трансвестишка утвердительно кивнул, а тип, державший пистолет, опустил его ровно настолько, сколько времени ушло у Луисардо, чтобы забить косячок. Пока он проводил языком по клейкому краю, тип со шрамом пялился на него глазами, похожими на два раскрытых зонтика. Это надо было видеть. Он весь изошел слюной, чуть не сжевал зубочистку, и в глазах у него проскакивали умоляющие искорки. Выкурить косяк хорошей масти было пределом его ночных мечтаний. И тут Луисардо, вдруг осмелевший, как загнанная в угол крыса, прибег к уловке: он поднес сигарету к глазам типа со шрамом и хорошенько дунул, как в лучших своих прибаутках, а потом, как пузырек в стакане газировки, воспользовался замешательством, чтобы увернуться от трансвестишки, добежать до своего мотоцикла и по-ковбойски запрыгнуть на него. И дать деру. Трррррррррррррр, тпрррррррррвррр, Луисардо выезжает из Тарифы по шоссе на Альхесирас. И закладывает такие виражи, какие и не снились даже Фонси Ньето на недавно проложенной трассе в Хересе. Трррррррррр, трррррррррр, все ближе раздается мотор «рено-триана», тррррррррр, тррррррр, тррррррр. И, еще не доезжая до Альхесираса, где-то в районе Куартон, он слышит свист пуль, проносящихся мимо его головы. У Луисардо зубы стучат от страха, жуткий мандраж, но он скрывает его, издеваясь над своими преследователями, однако те все ближе и ближе. Луисардо выставляет поднятый палец, символизирующий эрекцию и означающий, что он всех в гробу видел. Таков был его ответ на град пуль. Другой ответ — большой и указательный палец, сложенные вместе, в виде дырки заднего прохода. В один из таких моментов Луисардо заносит, и он падает. Но, падая, он приземляется на ноги, точь-в-точь как герои комиксов. Однако далеко убежать ему не удается, потому что «рено-триана» тут же снова преграждает ему путь. В это время на дороге большое движение: по всем полосам мчатся ревущие грузовики, и шоссе на Альхесирас напоминает влагалище, кишащее вшами. Луисардо берут под белые руки и усаживают в «рено». Поскольку вокруг слишком много свидетелей, ему дают время отдышаться. Пусть выкладывает все начистоту, прежде чем его прикончат.

— Ну-ка, браток, давай по порядку, — приказывает Герцогиня, — слышал?

Несомненно, что боги на досуге подарили людям способность лгать. И, как раз используя ложь, выдавая ее за чистую монету, Луисардо спас свою жизнь и обрек на смерть путешественника. Всякий имеет право лгать, особенно в целях самозащиты. Один из двух был лишний, ответил он мне, когда я спросил, как он себя повел. Когда читаешь мораль, делай это покороче, малявка, сказал Луисардо, с порочным взглядом, с обмякшими в дебильной улыбке губами. И он рассказал, что схватившие его типы заглотили не только крючок, но и леску с удочкой и поверили, что путешественник не кто иной, как Чан Бермудес, только что вернувшийся в Тарифу после пятнадцатилетнего срока. И что Чану Бермудесу были нужны деньги и поэтому он занимался шантажом и чем подвернется, сказал им Луисардо. И что он уже давно использовал Милагрос в своих целях. Ложь удалась только потому, что никто из его захватчиков не знал Чана Бермудеса. А чтобы они окончательно заглотили наживку, Луисардо показал им свой короткий бурый указательный палец с золотым кольцом, которое, по его словам, было подарком Чана Бермудеса.

Хотя все, что он рассказывал, приобрело весомость правды, на самом деле все было иначе, потому что, когда Чана Бермудеса взяли, он занимался любовью с Милагрос, а кольцо лежало на ночном столике, на тарелке, рядом со спичечным коробком. И когда рука у Луисардо подросла, он стал его носить. Сначала оно было ему впору только на большой палец, но со временем он шикарял им на указательном. Таким вот образом Луисардо, который никогда за словом в карман не лез, продолжал вешать лапшу, спасая свою шкуру. Теперь Чан Бермудес крепко встал на ноги, сказал он, чувствуя, что надо врать да не завираться. И хотя поговаривали, что тюрьма его сломала, было в его появлении нечто триумфальное. Я тогда продавал товар в Калете, рассказывал Луисардо захватившим его типам, продавал я, значит, товар, как вдруг смотрю — он, да так внезапно, как, говорят, всегда.

Сидя в «рено-триана» с мадридским номером, тип со шрамом и трансвестит внимательно, не упуская ни единой детали, слушали импровизацию Луисардо. Двигался Чан Бермудес всегда пригнувшись, по-кошачьи, рассказывал Луисардо, пока тип со шрамом ковырялся в зубах, а трансвестит нетерпеливо просил продолжать:

— Валяй, валяй, трави дальше, слышал?

И Луисардо, владея ситуацией, живописует перед ними масштабное полотно: задний план, выписанный широкими мазками, и четко очерченные профили. Он рассказывает о том, как Чан Бермудес наклоняется, чтобы забрать ставки. Он делает это ловко, одним мановением руки, как крупье в игорном доме. И, словно речь идет об игре в кости, хватает ставки Луисардо и бросает их в море. «А может, тебе лучше пересчитать кой-где волоски у твоей шлюхи-мамаши?» — надвигается на него Луисардо, выпятив грудь и позвякивая всеми своими медальонами. От нервного напряжения глаза у него сузились. «Что ты там сказал, сосунок?» И Чан Бермудес мигом заткнул ему глотку, усмехнувшись золотым зубом. Тут только до Луисардо дошло, и горячие мурашки забегали у него по всему телу. Перед ним стоял сам Чан Бермудес.

Я уже говорил, что от разоблачения Луисардо спасло только то, что ни тип со шрамом, ни трансвестишка никогда сами не видели Чана Бермудеса, а если и знали о нем, так только по слухам. Не мешает напомнить, что оба были не из Тарифы, что ни тип с порезанной щекой, ни трансвестишка, оба были не из местных. Один был из Мадрида, другая — с бескрайних просторов пампы, так-то, братишка, понял? И еще не мешает напомнить, что, когда Чана Бермудеса взяли, Тарифа была маленьким городком, крохотной точкой на юге Испании, где насчитывалось больше казарм, чем кабаков. Поэтому земли, по которым, следуя Луисардо, вновь расхаживал Чан Бермудес, были уже не те. И даже если мы решим представить обратное, Чан Бермудес, появись он сейчас, тоже не был бы похож на себя прежнего. Возможно, система простила его, и теперь он принадлежит к опасному типу раскаявшихся. Но не это важно для нас сейчас, по-настоящему важно для нас то, что Луисардо спасся благодаря куче небылиц и своим краснобайством провел не только Герцогиню и типа со шрамом, но обманул и самое время. Так незаметно пришла пора обедать, а когда наступило время сиесты, Луисардо выбросили на том же самом шоссе в Альхесирас.